Что удивительного в благодати?
Шрифт:
Однако боюсь, как бы вместо этого образа — распылителя духов — при слове «христианин» не возникала иная ассоциация: баллончик с ядовитым газом. Таракан ползет! Нажать — брызнуть — нажать — уничтожить! Грех, зло! Нажать — брызнуть — нажать — уничтожить! Я лично знаю христиан, взявших на себя функцию «моральных дезинсекторов» и пытающихся таким образом очистить окружающий их испорченный мир.
Конечно, я разделяю всеобщую озабоченность состоянием нашего мира. Но глубоко верую в альтернативную силу — в силу милосердия, явленную нам Иисусом, Который пришел к больным, а не к здоровым, к грешникам, а не к праведникам. Иисус никогда не боролся со злом силой, но всегда был готов простить. Ему удалось стяжать себе репутацию Человека, любящего грешников,
Понимаю, как сложны эти проблемы, и потому отвожу им отдельную главу.
13. Благодать, возвращающая зрение
— Разве в Библии не сказано, что надо любить всех?
— О, в Библии! В Библии много чего сказано, но ведь никто этого не делает…
Стоило мне заскучать, я сразу же звонил Мелу Уайту. Нет другого человека среди моих знакомых, который так умел жить «на всю катушку». Мел объездил весь свет. У него всегда был наготове очередной рассказ о том, как он занимался подводным плаванием среди акул в Карибском море, или как пробирался по колено в накопившемся за века окаменевшем голубином навозе, чтобы заснять восход солнца с вершины марокканского минарета, или как пересек Атлантику на борту «Королевы Елизаветы II» в качестве гостя знаменитого кинопродюсера, или как брал интервью у членов секты Джима Джонса, уцелевших после бойни на Гайяне…
Щедрый до глупости, Мел — идеальная мишень для любого мошенника. Если мы попивали кофе на веранде ресторанчика и к нам подходила цветочница, Мел тут же покупал самый большой букет, чтобы порадовать мою жену. Если фотограф предлагал сделать групповой снимок (за явно преувеличенное вознаграждение), Мел соглашался без спора. «Это же на память, — отвечал он на все наши возражения. — Хорошие воспоминания бесценны». От его шуточек и прибауточек заходились официанты, швейцары и кассиры.
Когда мы жили в Чикаго, Мел навещал нас по пути в Мичиган, куда он ездил в качестве консультанта христианской киностудии. Мы ходили в кафе, заглядывали в галереи и кинотеатры, просто бродили по улицам и гуляли по берегу озера вплоть до полуночи. В четыре часа утра Мел вскакивал, одевался и четыре часа кряду яростно стучал по клавишам компьютера, создавая тридцатистраничный документ, который в тот же день предстояло увидеть его клиенту в Мичигане. Посадив Мела в такси, увозившее его в аэропорт, мы с женой возвращались домой усталыми, но счастливыми. Только в его присутствии мы ощущали полноту жизни.
В нашем квартале проживало множество гомосексуалистов, особенно на авеню Диверси, которую по этой причине прозвали «Перверси». Помнится, я шутил на этот счет с Мелом. Как–то раз, проходя по Диверси, я сказал: «Знаешь, какая разница между нацистом и геем? Шестьдесят градусов!» И изобразил оба жеста — напряженно выброшенную в фашистском салюте руку и вялое приветствие «гомика».
— Гомосексуалиста отличить несложно, — приговаривала моя жена. — Их сразу видно. Что–то в них есть такое.
После пяти лет близкой дружбы Мел как–то раз позвонил и предложил встретиться в отеле «Марриот» возле аэропорта О'Хары. Я приехал в назначенное время, просидел полтора часа в ресторане, читая газету, меню, надписи на пакетиках с сахаром и все, что попадалось на глаза. Мел не появлялся. Когда я поднялся было, чтобы уйти, обозлившись на такую неточность, в ресторан ворвался Мел. Он рассыпался в извинениях и весь дрожал. Он поехал не в тот отель «Марриот», попал в знаменитую чикагскую транспортную пробку и так далее. До вылета оставался всего час. Могу ли я провести это время с ним, помочь ему успокоиться?
—
Конечно, — сказал я.Мел выглядел растерянным и напуганным, словно готов был заплакать. Прикрыв глаза, он сделал несколько глубоких вздохов и начал разговор с фразы, которую я никогда не смогу забыть: «Филип, ты, наверное, уже догадываешься, что я — гей».
Мне такая мысль и в голову не приходила. У Мела была преданная, любящая жена и двое детей. Он преподавал в Фуллеровской семинарии, был пастором церкви, готовил христианские фильмы и писал пользующиеся успехом книги для христиан. Мел — гей? Папа Римский — мусульманин?
В ту пору, живя в «квартале геев», я ни с одним из них не был лично знаком и понятия не имел об этой среде. Все, что я мог — посмеиваться и рассказывать друзьям анекдоты насчет гей–парада, который проходил под моими окнами. У меня не было знакомых, а тем более друзей среди гомосексуалистов. Сама идея казалась мне отвратительной.
И вот я узнаю, что один из ближайших моих друзей имеет такого рода «темную сторону». Я уселся поудобнее, в свою очередь глубоко вздохнул и попросил Мела начать рассказ.
Я не предаю его доверие, пересказывая то, что слышал в тот раз, потому что Мел сам исповедался в книге «Чужак у ворот: гей–христианин в Америке». В этой книге он рассказывает о нашей дружбе и о работе с некоторыми весьма консервативными христианами, за которых он писал книги в качестве литературного секретаря. В их число входят Фрэнсис Шеффер, Пэт Робертсон, Оливер Норт, Билли Грэм, У. Крисвелл, Джим и Тэмми Фой Бэккер, Джерри Фэлвелл. Никто из них не был осведомлен о тайне Мела в ту пору, когда он работал на них, и кое–кто впоследствии, естественно, поссорился с ним.
Должен сразу сказать, что я не намерен вникать в богословские или этические проблемы гомосексуализма, как они ни важны. Историю Мела я привожу здесь лишь по одной причине: она существенно повлияла на мои представления о том, как благодать сказывается в отношениях с непохожими на меня людьми, даже когда наши отличия принципиальны или непреодолимы.
Мел объяснил мне, что гомосексуализм — не произвольный выбор образа жизни, как я до тех пор в блаженном неведении полагал. В своей книге Мел рассказывает о том, что впервые ощутил влечение к лицам того же пола еще в отрочестве. Он изо всех сил старался подавить в себе эти чувства, а став взрослым, испробовал все в поисках «исцеления». Он постился и молился, его помазали елеем, чтобы исцелить. Он прошел через обряды экзорцизма у католиков и у протестантов. Он подвергся шоковой терапии, его били электрическим током всякий раз, когда фотография мужчины вызывала у него возбуждение. Его одурманивали лекарствами, так что он не мог работать. Превыше всего Мел хотел перестать быть геем.
Однажды ночью меня разбудил телефонный звонок. Даже не представившись, Мел тусклым голосом сообщил: «Я стою на балконе пятого этажа, подо мной — Тихий океан. У тебя есть десять минут, чтобы отговорить меня от прыжка». Это не было фокусом с целью привлечь к себе внимание. Незадолго до этого случая Мел чуть было не преуспел в попытке самоубийства, причем потерял много крови. Я принялся уговаривать его, приводя все личные, экзистенциальные и богословские доводы, на какие только был способен спросонья. К счастью, в тот раз Мел не спрыгнул.
Помню и другую душераздирающую сцену, произошедшую спустя несколько лет, когда Мел привез в мой дом вещи, оставленные ему партнером на память. Он передал мне голубой вязаный свитер и просил его сжечь. Мел сказал, что он грешил, а теперь покаялся и возвращается в семью. Мы ликовали и молились вместе.
Помню я и другую печальную сцену, когда Мел расправился с членской карточкой Калифорнийских бань. Среди калифорнийских геев начала распространяться загадочная болезнь, геи сотнями покидали «банный клуб». «Я делаю это не из страха перед болезнью, а потому, что так правильно», — заявил Мел, взяв ножницы, и разрезал пополам твердую пластиковую карточку.