Что я видел (худ. А. Шахгелдян)
Шрифт:
– Ты не бойся, чего ты убежал!
А я скорей стал ногами на лавку и сказал, что я не боюсь, а это чтобы лучше было видно. А там коробочка вся сверху засветилась, и в канавках, на крышке, стало красно, как уголья. Я стоял и смотрел, а подходить не хотел. Бабушка засмеялась и говорит:
– Это электрическая плитка. На ней можно чай варить, яичницу жарить, молоко кипятить. Иди, - говорит, - посмотри, какой жар.
Бабушка стала над плиткой рукой водить.
Я пошёл смотреть, какой жар. А это в канавках проволочки. И они все стали красные от жару. Бабушка сказала, что это электричество идёт и греет.
ГАЗ
Вдруг в дверь позвонили, и пришла девочка, которая бабушке кошку давала.
Бабушка сказала:
– Ты что, Клавдя?
А Клавдя говорит:
– Я пришла вам помогать.
Бабушка говорит:
– Поставь воду на газ.
Я хотел сказать "почему" и не сказал. И смотрел. А Клавдя подошла к плите, повернула краник и потом в плиту спичкой, прямо сверху. И вдруг в плите как пыхнуло: "Пых!" И даже немножко выстрелило. И там, в плите, загорелся синий огонь. Очень синий. Клавдя поставила сверху большую кастрюлю. Прямо как ведро. Это чтоб воду кипятить.
Я пошёл к плите - смотреть, почему газ.
Клавдя стала говорить:
– Ага, вот и не знаешь, какой газ! А он по трубочке идёт. Захочу вот хоп!
А я говорю:
– Какой хоп?
А Клавдя краник закрыла, огонь чуть хлопнул и погас.
А потом Клавдя говорит:
– А сейчас я захочу, и - хоп!
И опять краник повернула и зажгла спичкой. И снова пыхнуло, и загорелся синий огонь.
Клавдя опять сказала "ага". Она всё - "ага".
– Ага, у вас такого нету. Ага, у вас дрова жгут. Ага, у нас электрическая печка.
Я сказал:
– И не ага, не ага! И у меня мячик есть. Как лепёшка.
А Клавдя сказала:
– Ты его раздавил, потому и лепёшка. Ага!
А я стал говорить:
– Не ага, не ага...
Бабушка сказала мне:
– Перестань сейчас же!
А потом сказала Клавде:
– Смотри, Клавдя, уже кипит. Сними кастрюлю и потуши газ и плитку электрическую.
Клавдя сняла кастрюлю и опять краник закрыла, а я хотел, что пусть знают, что я не боюсь: я подбежал к плитке электрической и стал дуть, чтоб потушить. Она не тухла и всё равно была красная.
Клавдя, противная, стала хлопать в ладоши и на ножке прыгать и кричать:
– Ага! Ага! Ага!
И потом пальцем стала показывать. И ещё кричать и петь:
– Вот смотрите! Вот смотрите! Как он дует! Не задует! Ай-ай-ай! Ага! Ага!
Я ещё дунул со всей силы и заплакал. И к бабушке скорей побежал. И стал плакать ещё больше, зачем плитка не тухнет и Клавка дразнит. Бабушка мне сказала, чтоб я стал на табуретку и чтоб я рукой взял за шнурок, где он в стенку воткнут. И чтоб дёрнул. И тогда плитка потухнет.
Я немножко боялся, а всё-таки полез. Клавка хотела раньше меня дёрнуть шнурок. А я скорей сам дёрнул. Шнурок так и вылетел из стенки. Там у него на конце чёрная коробочка. Из неё два гвоздика торчат. Они так из стенки и выскочили, как я за шнурок дёрнул. Я посмотрел на плитку. Она ещё немножко красная была, а потом потухла.
Я Клавке сказал, даже закричал нарочно:
– Ага!
А бабушка говорит:
– Теперь вставь обратно, как было.
Я стал эти медные гвоздики вставлять и не мог попасть
в дырочки. Я потому не мог, что Клава всё хотела вырвать. А бабушка ей не дала. Бабушка сама взяла мою руку и моей рукой вставила эти гвоздики в самые дырочки. И плитка опять загорелась. А потом я сам вынул обратно, и плитка потухла.Я тоже говорил Клаве:
– Ага! Ага!
И зажигал и тушил. Бабушка сказала, что это штепсель, где дырочки. А где гвоздики медненькие, это вилка.
Я сказал:
– Ха-ха-ха! Вилка! И вовсе не вилка! И совсем не вилка! А просто рожки.
И стал говорить:
– Рожки! Рожки! Рожки!
Клава кричала:
– А вот вилка! Вилка! Вилка!
Бабушка сказала:
– Фу, гадость какая! Слезай сейчас же с табуретки.
А потом сказала Клаве:
– А ты не егози. Большая, а такая глупая.
Клавдя достала с полки кастрюльку. Она была очень чистенькая, прямо как серебряная. У ней внизу торчали две медненькие палочки. Клавдя сказала, что она нальёт в кастрюльку воды и поставит кастрюльку на стол, а не на плиту, и вода сама закипит.
Я спросил бабушку:
– Правда?
Бабушка сказала, что правда.
А только вода не сама закипит, а потому что под кастрюлькой внизу плитка электрическая навсегда приделана. И если шнурок электрический провести, как вот к плитке, так вода закипит. Потому что плитка там разогреется, а вовсе не сама.
А всё равно я хотел, чтобы вода закипела и чтоб не на плите, а на столе. Потому что я думал, что она, может быть, и не закипит. Я сказал Клавде: пусть нальёт воды и пусть на столе закипит. А Клавдя стала кричать:
– Не верит! Он не верит!
Она скорей схватила кастрюльку и налила воды. И шнурок провела от кастрюльки к дырочкам, которые на стенке. Я залез на табуретку, чтоб смотреть, как на столе вода закипит в кастрюльке. Она сначала не кипела. И я всё пальцем пробовал её тихонько. Вода потом стала теплей. А потом совсем стала тёплая, и я не хотел палец туда макать. Потом пошли пузырьки, и Клавдя стала кричать "ага" и стала мне нос показывать, только чтоб бабушка не видала. Бабушка опять сказала:
– Не егози! И выдерни шнурок.
Клавдя не стала егозить. Мы пошли с ней снимать газеты, которые у бабушки в комнате.
Мы как сняли все газеты со стенок, так там у бабушки на стенках всё картинки, картинки. Только не картинки, а они ниточками вышиты. Гуси идут, а мальчик их веточкой подгоняет. И гуси все белой ниточкой вышиты, а трава зелёной ниточкой. У мальчика рубашка тоже из ниточек и глаза тоже.
А потом один дядя на лошади сделан.
Клавдя сказала, что это Ворошилов. Бабушка сказала, что он самый главный военный.
Потом был коврик. Весь из ленточек. Он на стенке висел. И ещё коврик. Только поменьше. Он на столике лежал, и на нём всякие цветы были нашиты из разных тряпочек: красные, жёлтые и маленькие синенькие.
Клавдя говорит:
– Это не коврик, а скатерть. Это я сделала.
А я сказал, что вовсе не она, а это бабушка всё сделала, и потому комната такая красивая. Как будто в саду. Даже ещё красивей.
Мы с Клавдей стали кричать, потому что я говорил, что "бабушка", а она говорила, что "не бабушка", а "девочки", и что она больше всех шила, и что она самая главная, и она скатерть сделала и все цветы.