Что же тут сложного?

Не тогда ли все и началось? Не в этом ли корень кошмара, что случился потом? Поступи я иначе, разреши я Эм остаться дома и отмени собеседование, мы бы улеглись бок о бок под одеяло, посмотрели четыре серии “Девчонок” подряд, и, глядишь, едкие веселые шутки Лины Данэм выжгли бы стыд и страхи шестнадцатилетней девушки? Сколько же факторов мне следовало учесть.

Но, к сожалению, я их не учла. Мне нужно было срочно найти работу. Денег на нашем общем счете осталось месяца на три, от силы четыре. Круглая сумма, которую мы положили в банк после того, как выгодно продали дом в Лондоне и перебрались на север, пугающе сокращалась – сначала из-за того, что Ричард потерял работу, а потом из-за возвращения на юг, где мы некоторое время снимали жилье, прежде чем нашли подходящий дом. Однажды в воскресенье за обедом Ричард обмолвился как ни в чем не бывало, что в ближайшие два года, пока переучивается на психотерапевта, он не только не будет практически ничего зарабатывать, но и сам теперь дважды в неделю станет посещать психолога, и за эти его визиты нам тоже придется платить. Причем какую-то чудовищную, грабительскую сумму. Меня так и подмывало позвонить психологу и предложить вкратце пересказать биографию мужа в обмен на скидку в пятьдесят процентов. Кто же лучше меня знает все его причуды и странности? И то, что наш продуктовый бюджет Рич тратит на сеансы психотерапии, куда ходит жаловаться на меня же, лишь подливало масла в огонь моей досады. Чтобы восполнить недостачу, мне нужно было найти хорошую работу, стать главной добытчицей, да побыстрее, иначе мы лишимся крова и будем столоваться в KFC. Поэтому я и отправила дочь в школу, как некогда себя – на работу, когда четырехмесячная Эмили тяжело болела простудой и в ее крошечных легких клокотала мокрота. Потому что так надо, иначе просто нельзя. Даже когда каждый атом нашего существа визжит: “Нет, нет, нет”? Да, даже тогда.

10:12

В поезде до Лондона неплохо было бы просмотреть свое резюме, почитать финансовые странички газет перед встречей со специалистом по подбору персонала, но я не могу думать ни о чем, кроме Эмили и гадкого, омерзительного сообщения Тайлера. Что чувствует девственница, когда на нее так облизываются? (По крайней мере, я предполагаю, что Эм еще девственница. Иначе я бы знала, правда?) Сколько же таких сообщений ей приходит? Может, мне поставить в известность школу? Воображаю себе разговор с классным руководителем: “Видите ли, в чем дело, моя дочь случайно поделилась снимком собственной задницы со всеми вашими учениками”. Вероятно, Эмили от этого будет только хуже. Может, притвориться, будто ничего не было, и жить как жили? Руки чешутся прибить Лиззи Ноулз. С удовольствием развесила бы ее кишки на воротах школы, чтобы впредь неповадно было унижать милых наивных девушек в соцсетях. Но Эмили просила не впутывать подругу… Тогда пусть сами и разбираются.

Можно позвонить Ричарду, рассказать про белфи, но он распсихуется, мне придется его успокаивать и выслушивать жалобы, как, собственно, всю нашу совместную жизнь; нет, сейчас я этого просто не вынесу. Проще, как обычно, решать все – будь то новый дом, новая школа или новый ковер – самостоятельно. Вот когда у Эм все наладится, тогда и расскажу.

Вот так и получилось, что я вру и дома, и на работе. Если бы МИ-5 искала двойного агента в перименопаузе, способного на все, кроме как вспомнить свой пароль (“Нет, подожди, еще минутку, сейчас вспомню”), лучшей кандидатуры и придумать было бы нельзя. Но, уж поверьте, давалось мне это непросто.

Вы, должно быть, заметили, что я много шучу про забывчивость, но на самом деле это не смешно, а унизительно. Какое-то время я успокаивала себя тем, что это просто такой период – как тогда, когда кормила Эмили грудью и совершенно отупела. Однажды я, как зомби, убрала грязную туалетную бумагу в сумочку, а ключи от машины смыла в унитаз (в тот день мы договорились встретиться в “Селфриджес” с университетской подругой, Деброй; кажется, она сидела тогда с Феликсом). А расскажи об этом в книге, не поверят же.

Но сейчас ощущения совсем другие, это какая-то новая забывчивость. Та, прежняя, была как туман, который того и гляди развеется, теперь же словно отказала какая-то важная деталь электронной схемы. За полтора года перименопаузы богатейшая библиотека моего разума сократилась до одного-единственного просроченного романа Даниэлы Стил.

С каждым месяцем, неделей, днем мне становится чуточку труднее вспоминать то, что знаю. Точнее, то, что я знаю, что когда-то знала. В сорок девять лет кончик языка перегружен – все время на нем что-то так и вертится.

Подумать только, как часто память меня выручала. Сколько экзаменов я завалила бы, если бы не умение запомнить почти с фотографической точностью несколько глав из учебника, осторожно, как страусиное яйцо на блюдце, донести эти сведения до класса, где идет экзамен, извергнуть их на бумагу – и готово! Эта дивная суперсовременная цифровая система поиска, которую я четыре десятка лет воспринимала как должное, ныне превратилась в пыльную провинциальную библиотеку, где работает Рой. По крайней мере, так я его называю.

Кто-то просит Бога услышать его молитву. Я же умоляю Роя порыться в моем банке памяти и найти пропавший предмет/слово/как бишь его. Бедняга Рой уже не первой молодости. Мы оба уже не. Работка у него такая – искать, где я оставила телефон или кошелек, не говоря уже о том, чтобы вспомнить редкую цитату или название фильма, о котором я думала на днях, с молодой Деми Мур и Элли Как-ее-там, – но стоит попросить, и он тут же отключается.

Помните, как мы смеялись над Дональдом Рамсфелдом, на тот момент министром обороны США, когда он обмолвился об “известных неизвестных” в Ираке? Как же мы потешались над уклончивостью старика. Так вот теперь я наконец поняла, что имел в виду Рамсфелд. Перименопауза – ежедневная битва с неизвестными известными.

Видите ту высокую брюнетку, которая с выжидательной улыбкой направляется ко мне в молочном отделе супермаркета? Вот-вот. Кто эта женщина и откуда она меня знает?

(Пожалуйста, Рой, пойди и разузнай, как ее зовут. Я уверена, у нас где-то это есть. Может, в разделе “Жуткие школьные мамаши” или “Женщины, которые, по моим подозрениям, нравятся Ричарду.)

Рой, шаркая тапочками, удаляется, а неизвестная, но очень дружелюбная высокая брюнетка – Джемма? Джемайма? Джулия? – щебечет о каких-то наших общих знакомых. Упоминает, что ее дочь сдала на отлично все выпускные экзамены. Увы, яснее от этого не становится, поскольку отличные оценки – непременное условие для любого ребенка амбициозных родителей из среднего класса.

Порой, когда забывчивость усиливается настолько, что я становлюсь совсем плоха – то есть плоха, как та рыбка в этом, как же его, ну в том самом фильме (Рой, ты где?), – такое ощущение, словно я ловлю мысль, которая заплыла в голову и тут же ускользнула, вильнув хвостом. Пытаясь поймать эту мысль, я чувствую себя заключенным, который заметил высоко на полке ключи от своей камеры и никак не может их достать. Я изо всех сил стараюсь дотянуться до ключей, встаю на цыпочки, смахиваю паутину, умоляю Роя напомнить мне, зачем я вообще пришла в кабинет / на кухню / в гараж. Но в голове пусто.

Может, поэтому я и начала скрывать свой возраст? Поверьте мне, никакое это не кокетство, а инстинкт самосохранения. Старая подруга по работе в Сити рассказала мне, что ее знакомому директору по персоналу срочно необходимо устроить на работу женщину, чтобы закрыть квоту, предписанную Обществом инвестиционных фондов. У него большие связи, ему ничего не стоит шепнуть словечко в правильное замшелое ухо с торчащим пучком волос, чтобы обеспечить тебе место без портфеля в совете директоров компании, которое щедро оплачивается и требует присутствия всего лишь несколько раз в год. Я подсчитала: имея в активе парочку таких должностей, в дополнение к финансовым консультациям, я вполне смогу поддерживать нас на плаву, пока Ричард переучивается, и при этом продолжать заботиться о детях, маме и родителях Рича. На бумаге все выглядело отлично. Да я одной левой могу выполнять обязанности хоть двух членов совета. Полная надежд, я ехала на встречу с Джеральдом Керслоу.

11:45

Офис Керслоу в Холланд-парке находится в одном из монументальных белых особняков, похожих на свадебный торт. На парадное крыльцо, в котором ступенек пятнадцать как минимум, приходится карабкаться, как по белым скалам Дувра. Сто лет не надевала приличные туфли, разве что на вечеринку или на встречу с клиентами, но никогда бы не подумала, что можно разучиться ходить на каблуках. Весь недолгий путь от метро я еле ковыляю, широко расставив ноги, точно новорожденная антилопа гну, и даже на секунду останавливаюсь у газетного киоска, вцепившись в него, чтобы не упасть.