Чтоб знали! Избранное

– Я нарочно оставляю деньги, чтобы официантка видела. Она подумает, что это её чаевые, и будет лучше нас обслуживать.

Через некоторое время Влад предложил заказать по второму коктейлю. Мирра не захотела, а себе Влад заказал. Официантка принесла коктейли и взяла в оплату одну банкноту из сдачи, лежащей на столе. Через некоторое время она вернулась со сдачей и добавила её к кучке денег, что якобы приманивала её услуги.

Тут Мирра не преминула заметить:

– Значит, чем лучше она нас обслуживает, тем больше мы заказываем коктейлей и тем меньше для неё остаётся чаевых.

Влад кивнул и не нашёлся что сказать, а Мирра продолжала:

– По-видимому, этот американский обычай имеет глубокий смысл.

– Конечно, – важно согласился Влад, не успев придумать какой, но ему помогла Мирра:

– Чем больше вы пьёте, тем меньше чаевых остаётся на столе для официантки и тем меньше она становится заинтересованной в хорошем обслуживании, а значит, таким образом удерживается ваше желание напиться. Правильно я поняла американские обычаи?

– Правильно, – исправно подтвердил Влад.

– Тогда я бы хотела, чтобы вы отвезли меня домой.

Влад послушно поднялся и сгрёб в карман всю сдачу со стола, оставив доллар чаевых.

В машине Влад попытался поцеловать Мирру. Но та уничтожающе посмотрела на него и сказала, что не любит мужчин значительно старше себя. Это объяснение успокоило Влада, ибо он боялся, что Мирра назовёт причиной отказа изобличение его в мелкой лжи, и это было бы оскорбительно. А так – разница в возрасте вовсе не вина Влада. Просто у девочки дурной вкус, а тут уж ничего не поделаешь.

– Ну, как тебе понравился Влад? – спросила мама дочку.

– Да у меня на него клитор не встанет! – ответила Мирра, чтобы уязвить мать и в то же время быть правдивой.

Но вот с Любовью произошло то, о чём мечтает каждая россиянка, приехавшая в Америку, – в неё влюбился богатый, добрый и неглупый американец Дик. Произошло это скоропостижно под сенью храма, купол которого служил, по-видимому, увеличительным стеклом для божественной мощи, не без вмешательства которой возгорелся огонь в Дике. Он влюбился с первого взгляда, а точнее, с первого звука, услышав пение Любы и узнав, что она из России. Он предложил ей замужество ещё до того, как они легли в постель, что, конечно, могло свидетельствовать либо о том, что он вообще был не такой уж и умный, либо что он потерял голову от любви.

Любовь вертела носом, задом, головой. Носом – потому что хотелось американца получше, головой – потому что хотелось американцев побольше, а задом – потому что ей всегда хотелось. Но Дик всячески демонстрировал ей свою любовь: цветы-шметы и сувениры в виде ювелирных изделий. В постели он не представлял из себя ничего интересного для Любы, но у него всё было на месте, и Любовь решила, что его ещё можно воспитать в своём вкусе. Несмотря на свой полтинник, Дик радостно поддавался обучению и через месяц исправно сопел, вылизывая Любовь в нужном месте.

Чуть она стала жить с Диком, ей стал названивать Джон, что пренебрёг ею в «мерседесе», и просить о встрече. С одной стороны, у Любы был соблазн совокупиться с ним, но она боялась, что это как-то может помешать их отношениям с Диком. С другой стороны, решив не изменять Дику по тактическим соображениям, она испытала огромное удовольствие, отказывая Джону, мстя за его первоначальный отказ.

– Я дала вам шанс, и вы им не воспользовались, – торжествуя, говорила она каждый раз, когда он звонил.

Затем стал звонить Скотт и просить встречи, чтобы уже больше не убегать раньше времени. И здесь Любовь триумфально отказала.

В магазине продолжал смотреть на неё выразительными глазами негритянский Билл. «Де Билл», как она его про себя называла. Но Любовь не замечала его в упор. Она решила выйти замуж за Дика, а уже потом осваивать американскую целину.

Одним из проявлений любви Дика было настойчивое желание поехать с Любовью в Россию, посмотреть те места, где она жарко провела своё детство и юность. Люба опасалась ехать туда, ещё не получив американского гражданства, но желание ткнуть американцем в нос завистливым бывшим коллегам и знакомым взяло вверх, и она согласилась на поездку, к великой радости Дика. Лицом он напоминал верблюда, у которого вместо горбов должны были скоро вырасти рога. Неизвестно, любил ли он плеваться, но от желаний Любови он не отплёвывался, а всё проглатывал.

Он спрашивал её, будет ли она его любить, если он обеднеет. Любовь честно говорила: нет, не будет.

– Какая ты честная, мне это так нравится, – утверждал Дик, крепясь изо всех сил.

Но через некоторое время он не выдерживал и переспрашивал.

– Хорошо, – говорила Любовь, – я объясню тебе поподробнее: я не девочка и жить только любовью уже не могу. Мне нужно жить комфортабельно.

Дик грустнел от правды, но от Любови не отказывался. Пришлось и ей идти на некоторые компромиссы. Например, она стала носить локоны над ушами, что нравилось её любовнику, но делало её лицо вульгарным, и Любовь это видела. Она объяснила дочке: «Ему это нравится, что же я могу поделать – невелика плата. Он платит и заплатит значительно больше».

Один раз Любовь всё-таки не выдержала и позволила Владу заманить себя к нему в квартиру. У неё было два часа перед приёмом, на который она шла с Диком.

На высоких каблуках, в нарядном облегающем платье и с пустыми руками: ни сумочки, ни косметички, ни денег. Любовь знала, что она сама и есть всё, что ей нужно, чтобы прожить, чтобы мужчины радостно выложили перед ней остальное. Влад хотел было с ней поцеловаться, но оказалось – нельзя: Люба не взяла с собой помады, и возвращаться к Дику она должна с нетронутыми губами, причёской и прочим.

– Не хочу от тебя ничего подхватить – ты ведь с негритянкой ебался. Внутрь кончать нельзя.

Влад соврал ей для пущей важности, что недавно спал с негритянкой, и теперь корил себя за ложь, наверное, в первый раз в жизни. Наружу кончать он не хотел.

– Сделай мне минет, – предложил он.

– Но у меня же нет помады, я не могу подкрасить рот. Впрочем…

Чтобы не повредить помаду, Любовь стала лизать далеко высунутым языком, широко раскрыв рот, чтобы языком не касаться губ, будто зализывала царапину. Она добросовестно довела Влада до оргазма и потом восхищалась видом выстрелившей спермы, которая чуть не достигла его лица и залила его волосатую грудь. Теперь она могла возвращаться к Дику.

– За это ты повезёшь нас в аэропорт, когда мы поедем в Россию, – предъявила счёт Любовь.

Через несколько дней Влад на правах давнего друга отвёз Любовь и Дика в аэропорт. Любовь учила Дика в самолёте русскому алфавиту, в котором он никак не мог усвоить твёрдый и мягкий знаки. Люба объясняла ему и так и сяк, и Дик наконец запомнил эти буквы, когда Любовь дала ему наглядный пример, сказав, что твёрдый знак должен быть нарисован на мужском туалете, а мягкий на женском.

В назначенный срок Дик вернулся один, без Любы. Он выглядел, как верблюд, сделавший долгий переход по пустыне. На расспросы он отвечал, что у Любы было столько встреч с родственниками и друзьями, что он потерял её из вида, как только они вышли из самолёта. Она иногда появлялась в отеле, с лёгкой усталостью на лице, не омрачающей жадности взгляда, чтобы познакомить его с очередным дальним родственником, с которым она была очень близка, вручить Дику билеты на балет или в оперу, взять у Дика сотню-две долларов, засунуть их в лифчик – сумочки у неё, как всегда, не было – и исчезнуть. Дик не знал ни слова по-русски и совсем ошалел от людей, всеми способами вымогавших его доллары. Последние три дня Любовь не появлялась вообще. Он не знал, где её искать. Дик позвонил в американское посольство, но там ему сказали, что помогать ему в розыске Любы они не могут, так как она не является гражданкой США, и посоветовали связаться с милицией. Он позвонил в милицию и через переводчика объяснил о пропаже Любы. В отель пришёл милиционер в штатском и на недурном английском заверил Дика, что Любовь разыщут и вернут Дику в Америку, а ему имеет смысл не задерживаться, а возвращаться. Дик повиновался.