Чтобы люди помнили
Шрифт:
Я вам больше хочу сказать: он меня воспитал. Он никогда не делал замечаний, никогда не учил, но он всегда выражал своё отношение. Например, он терпеть не мог кого-то за глаза обсуждать. Если я, например, говорила о ком-нибудь, что вот он такой-сякой, поступает непорядочно, Лёня всегда останавливал меня: „Ну хорошо, что ты предлагаешь? Убить его ты не можешь, изменить тоже. Ну вот он — такой. Все разные. Он — такой“. Он как-то любил людей со всеми их недостатками…
Я никогда не ревновала Лёню, никогда. А Лёня очень любил красивых женщин. Не то чтобы он бросался на них, но он любовался ими…
У него на столе могла перегореть лампочка, а он говорил: „Слушай, Нинок, там у тебя лампочка перегорела“. Он прекрасно водил машину, но когда с ней что-то случалось, мог прийти и сказать: „Нинок, у тебя
Конфликты у нас бывали. Всему виной мелочи. Представляете, человек, собираясь по делам, первым делом надевает ботинки. И потом: „Ой, Нинок! Я папку забыл! Извини, я очки в комнате оставил. Будь любезна, принеси записную книжку…“ И так до бесконечности! И каждый день!».
После распада СССР и разъединения «Мосфильма» Гайдай мог возглавить какое-нибудь собственное объединение, как это сделали его коллеги — Р. Быков, В. Наумов. Но он этого не сделал. Говорил: «Зачем я буду заниматься тем, чего я не умею».
В ноябре 1993 года Гайдай угодил в больницу. И домой оттуда уже не вернулся. Вот как об этом вспоминает Н. Гребешкова:
«У Лёни было воспаление лёгких — они наполнялись жидкостью, ему делали откачку. Я ночевала в больнице. Раз в три-четыре дня уезжала домой, ночью стирала пижамы — Лёня очень потел — и утром ехала к нему. Постепенно он стал поправляться. В один из вечеров (19 ноября. — Ф.Р.) говорит: „Ты сегодня поедешь домой?“ — „Да, только накормлю тебя ужином“. Было шесть часов, а ужин в половине седьмого. Лёня читал газету, потом спрашивает: „Какая у нас почва на даче?“ — „Там, где растёт трава, кислая. А где грядки, — отличная земля“. — „Знаешь, я посадил вот такие чесночины. Но в этом году снега не было, они же вымерзнут“. Понимаете… ничто не предвещало беды. И вдруг он закашлялся. А у Лёни была аритмия сердечная. И я всё время боялась, как бы не случился инфаркт. Я подбежала к нему: „Не напрягайся, откашляйся“. И вдруг он у меня на руках обмяк. Я: „Лёнич, Лёнич, ну что такое?“. Побежала за врачами. Это оказалась тромбоэмболия лёгочной артерии — иными словами, тромб заклинил артерию. Я потом врача спрашивала: „А можно было спасти?“ — „Нет, это произошло в одно мгновение. Даже если бы он разрезанный лежал на операционном столе, мы всё равно не смогли бы увидеть, в каком именно месте этот тромб“.
Я была рада, что Лёня не мучился. И ещё хорошо, что всё произошло на моих глазах. Иначе бы я думала: „Он звал на помощь, а ему не помогли“. А ещё, когда Лёня ушёл из жизни, я подумала: „Как хорошо, что я смогла его похоронить. Если бы я была первая, то что бы он делал?“.
Потом я поняла: надо радоваться, что он прожил хотя бы до 70 лет. Был раненый (на фронте Гайдай подорвался на мине. — Ф.Р.), перенёс туберкулёз лёгких… Весь больной, начиная от макушки и заканчивая пятками…»
Гайдай не дожил совсем немного до того времени, когда его фильмы стали вновь чуть ли не еженедельно демонстрироваться по Центральному телевидению. Правда, доживи он до этого, то ничего, кроме морального удовлетворения, он бы не получал. В одном из интервью Н. Гребешкова заявила: «Фильмы моего мужа показывают по телевидению, они выходят на видеокассетах, но я ничего не получаю ни от телевидения, ни от кино, ни от продажи кассет. Мне кажется, что это несправедливо. И я ходила выяснять. Но мне сказали, что платят только живым, а нам ничего не положено, хотя все документы по наследованию авторских прав у меня на руках».
Павел Луспекаев
Павел Борисович Луспекаев родился 20 апреля 1927 года в Луганске. В начале 40-х годов окончил Луганское ремесленное училище. Подростком попал в один из партизанских отрядов, неоднократно участвовал в боевых операциях в составе партизанской разведгруппы. Во время одного из боёв был ранен. После выздоровления был определён на службу в штаб партизанского движения 3-го Украинского фронта.
В 1944 году Луспекаев оставил военную службу и осел в Ворошиловграде — его зачислили в труппу местного драматического театра. В течение двух лет, пока там находился, сыграл
несколько ролей, среди которых самыми заметными были: Алёшка в спектакле «На дне» М. Горького и Людвиг в постановке «Под каштанами Праги» К. Симонова.Летом 1946 года Луспекаев приехал в Москву и подал документы в Театральное училище имени М.С. Щепкина. По свидетельству очевидцев, он был преисполнен решимости обязательно поступить, хотя прекрасно понимал все свои огрехи — у него была специфическая южная речь, грубые манеры и недостаток общего образования. Но Луспекаев и не думал сдаваться. Вспоминает Р. Колесова:
«Называют фамилию: Луспекаев. На сцену вышел молодой человек с большими горящими глазами. Худой-худой, длинный-длинный. И начал читать. Это было удивительное зрелище. Читая басню, он жестами иллюстрировал каждое слово и изображал то действующее лицо, от имени которого читал. Показывал руками, как летают птицы, как звери шевелят ушами или вертят хвостом.
Потом он читал рассказ Довженко… В профессиональном смысле это было чтение абсолютно неграмотного человека (хотя Павел уже работал два года в театре), но… человека огромного дарования. Его темперамент захватывал, его обаяние завораживало. Но что это? Руки забинтованы. Константин Александрович Зубов спросил Луспекаева: „Что у вас с руками?“ Луспекаев ответил: „Ожог“. Но Зубов был человеком весьма опытным и, сразу определив „болезнь“, сказал: „А ну-ка, молодой человек, развяжите-ка руки, всё равно мы знаем, что это татуировка!“ Потом Павлу было задано несколько вопросов, на которые он очень остроумно ответил, и… был допущен к экзаменам по теоретическим дисциплинам.
На экзамене по литературе абитуриенты писали сочинения. Павел взял лист бумаги, написал два-три слова, долго сидел, а потом сдал экзаменатору чистый лист. Василий Семёнович Сидорин сказал, что за чистый лист он не может поставить даже единицы. На что К.А. Зубов бросил: „Изобретайте, что хотите. Я всё равно его возьму!“ Луспекаев был принят».
Между тем занятия в училище начались для Луспекаева с неприятной процедуры: преподаватели объявили ему, что не будут пускать его в аудиторию, если он не выведет наколки на своих руках. Луспекаеву пришлось идти в косметический кабинет и выдержать несколько болезненных операций. После них он в течение нескольких недель приходил в училище с забинтованными руками.
Кроме этого, у него уже тогда сильно болели ноги, но он никому не говорил об этом, даже преподавательнице танца. Обычно, после массы замечаний в свой адрес, Луспекаев в конце занятий подходил к пожилому педагогу и, по-свойски хлопая её по плечу, говорил: «Спасибо, мамаша». Интеллигентная женщина была в шоке.
Что касается такого предмета, как «актёрское мастерство», то здесь Луспекаев заметно выделялся среди всех своих сокурсников. Педагоги неизменно ставили ему «отлично». А играл он разные роли. На 1-м курсе это был почтальон в «Ведьме» и немец-полковник в отрывке из «Молодой гвардии», на втором — Колесников в леоновском «Нашествии». Однако самый большой успех сопутствовал Луспекаеву в роли Васьки Пепла из горьковского «На дне». После этой роли Зубов проникся к Луспекаеву ещё большей любовью и все последующие годы пестовал его как родного сына.
Во время учёбы в «Щепке» Луспекаев познакомился со студенткой Инной Кирилловой, которая училась на два курса старше его (курс В.И. Цыганкова). Это была всегда подтянутая, строгая девушка, всем своим внешним видом напоминавшая многим гимназистку. Их любовь друг к другу была одной из самых трогательных в училище, и в скором времени дело завершилось свадьбой. Венцом этого брака станет дочь, которую счастливые родители назовут Ларисой.
Закончив училище в 1950 году, Луспекаев очень надеялся на то, что его примут в труппу какого-нибудь столичного театра. Больше всего ему хотелось оказаться в составе прославленного Малого театра, однако, когда он там показался, умудрённые мэтры скептически покачали головами: у Луспекаева за четыре года пребывания в столице так и не пропал его южный акцент. И Луспекаеву не оставалось ничего иного, как уехать подальше от Москвы. Так он попал в Тбилисский государственный русский драматический театр имени А.С. Грибоедова. Отмечу, что в труппу этого театра их тогда из «Щепки» попало трое: Луспекаев, Кириллова и Николай Троянов.