Чучельник

– Аркадий! – крикнул он. Выждав немного, и не дождавшись ответа, крикнул снова, громче: – Аркадий!!!

В комнате показался этот самый Аркадий: мальчишка лет восьми, но очень серьезного вида.

– Аркадий, – доктор говорил спокойно, даже ласково – не помнишь ли ты, не дожидался ли меня во вторник кто-нибудь, а именно старик?

– До обеда или опосля? – деловито осведомился Аркадий.

Доктор посмотрел на меня.

– Опосля, опосля – опомнился я. – Кухарка уверяет, что он уехал вечером.

Аркадий уверено ответствовал:

– После обеда была только попова дочь, да бригадирша Семеняева с сыном. А старик был утром. Купил яду – сказал, мол, крысы одолели, житья говорит, от них нет совсем.

– Аркадий, – спросил я смышленого паренька. – А опиши-ка мне этого старика.

– Ну, он такой… высокий, сутулый. Волосы седые совсем, белые, брови тоже. Руки такие длинные… и между указательным и средним перстами – бородавка.

– Спасибо, достаточно. Это он… расскажи мне подробнее, малыш, что он купил, а главное, что говорил при этом.

– Аркадий, видимо недовольный, что его назвали малышом, произнес нарочито грубо:

– Я принесу книгу, там все указано, чего купил, сколько и почем. А что касательно разговоров, так я вашей милости все передал: на крыс он жаловался.

Он исчез на мгновение, и появился, держа в руках толстую тетрадь в клееном переплете. Быстро перелистывая страницы, он нашел строчку и ткнул в неё пальцем: «Вот!»

Я пробежал глазами список покупок Фрола: флакон крысиного яду, сонный порошок, белладонна, нюхательная соль и мазь от ревматизма. Сей список меня впечатлил, этим объяснялось и мое недомогание последние два дня. Но зачем? Что я ему сделал? Зачем он умолял меня сохранить его место? Потрепав по вихрам милого мальчика Аркашу, и сунув ему на чай, я сердечно простился с Егором Ивановичем и отправился восвояси.

Домой я вернулся в раздумьях над поступком старого слуги. Я уже не сомневался, что он бежал, но зачем? Ведь мне не составит особого труда найти его, если захочу. А я уже хочу, ибо не люблю, когда люди из ближайшего моего окружения исчезают без всяких объяснений.

***

Увидеть женщину, родившую сына от моего отца мне не больно хотелось. Но поездка могла оказаться полезной: во-первых, я мог, наконец, пролить свет на некоторые факты, которые помогли бы мне разобраться: в самом ли деле у меня есть брат? Если это правда, пожалуй, я был бы только рад, несмотря на пикантные обстоятельства его появления на свет. После смерти матушки я остался один на всем белом свете, если не считать тетку по отцу, доживающую свой век на чужбине (она была замужем за немцем и писала мне редкие письма из Ганновера). Принять Николя и назвать его своим братом я не спешил: что-то останавливало меня – я никак не мог поверить, что батюшка мой был способен на адюльтер – ибо мне он казался идеалом нравственности. А потом, не слишком ли быстро он явился? Получается, что он ждал, пока умрет моя матушка, и когда это случилось, он тотчас же прибыл знакомиться?! Ответы на эти вопросы я и надеялся получить, собираясь в Фирсановку.

Мы встретились с Николя у развилки на К*, там я отпустил Федора, и пересел в роскошную немецкую коляску Винера. И ему, и мне было неловко начинать беседу – потому как расстались мы изрядно подшофе, и теперь каждому было немного стыдно за своё разудалое поведение.

– Ну-с, – начал я, С Богом! – Так Вы говорите, к вечеру будем?

– Мы опять, перешли на «Вы», – с укором сказал Винер. У меня есть с собой превосходный коньяк, не желаете – ли, Ваша милость?

Я хлопнул его по плечу, и улыбнулся:

– Оставь, Николя, свой коньяк до поры – я не какой-нибудь там Навуходоносор, сам люблю по-простому. Запамятовал, с кем не бывает.

– Хорошо! А то я уж испугался, что Вы… что ты, Алексей, откажешься от поездки. Кто я для тебя? Ублюдок… байстрюк. В общем-то, я не обижаюсь, и место свое знаю.

Я состроил большие глаза:

– Николя! Вы с кем это сейчас говорили? – и добавил серьезно, без улыбки – слышать подобное не желаю. И не будем об этом! Кстати, а чье отчество у тебя? У тебя есть отчим? Он жив?

– Да не было никакого отчима. Свадьба была на бумаге только – а что это за ротмистр Винер, не ведаю. Может и топчет где-то землю, а может и не было его никогда.

– Как так? И батюшка принял участие в эдакой афере? – я снова был уязвлен.

– Граф был растроган и очень хотел помочь, хоть как-то устроить нашу жизнь. Матушка ничего брать от него не хотела, ни денег, ни помощи.…Но батюшка, наш, упокой Господи его душу, все одно помогал нам. Тут Николя прослезился, и наложил на себя крест, по тому, как он это сделал, я понял, что он – католик.

Больше ничего интересного я не узнал, коляску сильно трясло на ухабах, не помогали даже особые рессоры, и я, закутавшись в плащ, сам не знаю как, задремал.

Меня обступили юные Наяды, я купался в солнечных теплых лучах, мягкий шелк приятно холодил спину. Внезапно все это великолепие закончилось: я почувствовал боль, Наяды в ужасе разбежались, крича: «Алексей!»

– Алексей! Да очнись же ради всех святых. Цел? – открыв глаза, я увидел обеспокоенное лицо Николая. Он, в свою очередь, очень обрадовался тому, что я пришел в себя, потому неприятную весть сообщил мне с улыбкой:

– Мы застряли, граф. Дорогу размыло, мы крепко увязли. Можно вернуться в версте отсюда я видел огни. Заночуем, а утром мужики вытащат нас.

– К утру от твоей богатой колесницы останутся только следы колес – усмехнулся я.

– Барин, ступайте себе, я заночую в коляске. Если кто вздумает шалить, так пощекочу им ребра. – пробасил Афраний.

– Я оставлю тебе свой карабин. Держи. Если что, пали! – Николя протянул Афранию оружие, и обратился ко мне: – Ну что, идем, или тоже здесь заночуем?

Посмотрев на затянутое сине-серыми тучами небо, я кивнул – мне совсем не хотелось ночевать в лесу.