Чудачка для пианиста

Тотоша набирает сообщение…

…и снова…

Как же долго он набирал. Было ощущение, что печатает и удаляет. И снова набирает, но сомневается, отправлять или нет. Через несколько минут все-таки прилетело сообщение.

Тотоша: Си-и-и-и, можно я на твой концерт приду?

Си: в субботу? Ребята же обидятся, если и тебя не будет на репе.

Тотоша: бли-и-ин… а я хочу тебя послушать.

Си: тридцать первого придешь? Будет еще один концерт перед вечеринкой для своих :)

Тотоша: да-да-да! Заметано! Все, я умчал – работать пора.

Я откинулась на кровать и попыталась расслабиться, но в голове шумели слова, плясали ноты… Пора вставать, слишком залежалась.

Часов на десять мир просто меня потерял. Я завалилась бумагами, уткнулась в ноутбук и не выпускала из рук гитару. Так и уснула в беспорядке, головой уткнувшись в нотные листы и прижав к себе мою страдалицу шестиструнку. Как она выжила после моих объятий?

Утром я обнаружила, что под щекой у меня ноты и ноут, а ноги удобненько расположились в изголовье кровати. Подушка одиноко валялась на полу, а в комнате царил приятный творческий хаос. Насочинялась я от души до трех утра. Это хороший знак: я выздоравливаю. С носа уже почти не течет, а кашель не успел толком и начаться. А все бабушкин чай помог. Хотя от запаха чабреца меня уже немного воротило, но зато эффект потрясающий.

На электронных часах, которые папа подарил мне на прошлый Новый год, был почти полдень. Я поморгала усиленно и выпуталась из бумаг.

– Папа! Ты почему меня не разбудил?!

Отец постучал в дверь и выждал несколько секунд. Он всегда так делал. Я же девочка, мне нужно было успеть укрыться, но вчера я даже не разделась.

– Я пытался, – папа зашел в комнату и, приоткрыв штору, впустил в мой хаос еще и солнечный свет. – Ты просто дралась и мычала, что у тебя еще куча времени.

Я отодвинулась к стене и продерла спутанные кудри пальцами. Вытянула кончики перед собой. Это же ужас! Не волосы, а мочалка.

– А! Не успею голову помыть. Во сколько там электричка? Мне к часу в Академии нужно быть.

– Давай, я тебя отвезу? – вдруг сказал папа и стал складывать бумаги в стопки. А там и наброски, и стихи, и просто мысли.

Не стала дергаться и смущаться, знаю, что он не полезет в личное, потому спокойно проследила, как он складывает мои художества на тумбочку.

– У тебя своих дел полно, не хочу обременять.

– Какие могут быть дела у старика на пенсии?

На тонких губах появилась слабая улыбка. Я знаю почему у него такое настроение сегодня, но культивировать хандру не стану. Он – сильный мужчина, а мне сегодня очень нужно надежное плечо.

– И вовсе не старый. И я буду очень рада, если ты меня подвезешь, а если подождешь, пока я быстренько порепетирую, буду самой счастливой дочерью на свете.

– Тогда умывайся и иди кушать гречку с котлетами…

– Только не морковные! – я закатила глаза и фыркнула.

А папа засмеялся.

– Нет, куриные.

Глава 17. Настя

Папа молча отпустил меня на Новогодний вечер и даже не прочитал перечень «что не нужно делать на таких мероприятиях». После маминой годовщины он сильно осунулся, а когда сидел на репетиции с оркестром, я видела, как блестят его глаза. Бывший военный никогда не выдаст свои чувства, но мне-то и говорить о них не надо, я и так все вижу.

Он даже привез меня к Академии тридцать первого декабря и затащил чехол с платьем в сорок четвертый. Прощался коротко, просто коснулся губами моей щеки, и ушел, сказав напоследок звонить в любое время. Если что.

А я даже не знала попаду ли к полночи домой. От этого стало как-то тоскливо, хотелось побежать за папой и попросить остаться, но… Я уже взрослая. Должна учиться отвечать за свои поступки, а он должен привыкнуть, что я не смогу быть рядом всю жизнь. Это из-за меня он не женился второй раз, и я немного чувствовала свою вину и боялась, что выйду замуж, а он совсем растеряется.

Когда его шаги затихли в коридорах Академии, ко мне подошел Алексей.

– Можешь распеться здесь, а потом спокойно переодеться. Держи, – он протянул руку и положил длинный ключ мне на ладонь. – Кабинет полностью в твоем распоряжении.

– А ты?

– У меня другие планы на сегодня, – он бросил взгляд в наполненную оркестровую. Около входа стояла незнакомая мне девушка. Рыженькая и невысокая. Она что-то весело говорила в сторону и активно жестикулировала.

– О, познакомишь?

Лёша чуть придвинулся и прошептал:

– Рано еще, но позже познакомлю. Ты только, когда будешь уходить, оставь ключ на вахте, – и, потрепав мое плечо, дирижер убежал к своей… девушке? Ну, будем верить, что скоро ею станет. С первого взгляда она очень располагает.

А мне так легко стало, осознавая, что Лёша не на меня глаз положил. Не хотелось разочаровывать хорошего человека и объяснять, почему у меня не «ёкнуло». Не люблю я это, до ужаса не люблю.

Сегодня мне хотелось чего-то необычного, потому свои кудри я спрятала под розовый парик каре, глаза подчеркнула стрелочками. Из зеркала на меня смотрела незнакомка, а в груди распускались странные неведомые чувства. Будто случится что-то сегодня. Наверное, это все ощущение наплывающего, как цунами, праздника.

Я никогда еще не отмечала Новый год вне дома, и это было по-особенному интересно, но и немного грустно. Примерная дочь вырвалась из гнезда.

Почему-то вспомнился Эдуард и его ухаживания в течении нескольких месяцев, и потом, после того, как все случилось, меня просто отшвырнули, как использованную вещь. Я жалела. Безумно жалела, что позволила украсть самое ценное. То, что берегла для единственного и любимого, а на деле он оказался проходимцем. Полгода я не могла смотреть на мужчин и парней, в груди будто окна нараспашку, до сих пор сквозило.

Наверное, от каждого нового ухажера я ожидала подобного предательства, потому откровенно и убегала от ребят.

Петь в смятении, что навалилось на меня, как камнепад, было тяжело. Я дрожала и не могла раскрепоститься. Лажанула пару раз и напутала слова. После выступления было гадко на душе, и даже веселье и танцы не спасали, потому я стала пробираться через танцующую толпу к выходу. Я пыталась. Честно пыталась не возвращаться мысленно на сцену и не переслушивать свои промашки в голове, но не получалось. И Тотоша не пришел, хотя обещал. Все скатывалось в какую-то безнадегу, и лучше никого не заражать своей грустью.

– Ты молодец, – Лёша пробрался через толпу и неожиданно обнял меня по-дружески, похлопал по плечам. – За такой короткий срок со всем справилась. Будешь с нами петь дальше? – отодвинул меня от себя и дохнул слабым запахом вишневого вина.

Я поперхнулась воздухом.

– Ты серьезно? Я же фальшивила…

– Да брось! После болезни и в такой нагрузке репетировать – да ты просто на сто процентов гений! Слышала, как наша «знаменитость» выла? Тебе до ее лаж далеко, – Лёша был весел и румян и все поглядывал на рыжую девчушку, что плясала около колонок.