Чудачка для пианиста
Шрифт:
Я передала номерок вахтерше и, пока ждала одежду, нетерпеливо цокала каблуком ботинка по кафелю и озиралась по сторонам.
Последние студенты собирались в кучки возле зеркала: кто-то из девчонок делился помадой, обычное дело среди бюджетных первокурсников, кто-то из ребят включил мобильный и хвастался своими музыкальными наработками. Тоже часто случалось в нашем заведении, но…
Я наслушалась здесь непризнанных гениев от души. Один знакомый с параллельного курса запевал, что сочинил за месяц тридцать песен. Я тогда чуть со стула не рухнула от удивления, а потом попросила показать сие чудо творчества. Оказалось, в лексиконе паренька слов-то мало, и в каждой песне они просто менялись местами: «Розы-слезы, твои слезы – мои розы,
Голоса студентов разлетались по широкому холлу и прятались в люстрах под потолком. Я грустно посмотрела на стенд с расписанием семестровых контрольных, академконцертов и сдач основных предметов и, перехватив пальто, помчала на выход.
Все в понедельник успею! Должна! Впереди еще целая неделя для пересдачи хвостов, я справлюсь.
Хотя из-за концерта домашка на выходных мне не светит. Папа обещал взяться за меня, но пока только грозился. Да он и не хотел, чтобы я сюда поступала, и ни копейки не дал на экзамены, ни на цветы, ни на одежду. Так что, после одиннадцатого класса я сама тащила свои мечты и подрабатывала все лето, чтобы хоть частично обеспечить себя необходимым для учебы. Не стану рассказывать, как сложно мне было поступить – может, как-нибудь в другой раз.
Одевалась на ходу: заматывала шею широким вязаным шарфом и путалась в рукавах и длинных патлах. Естественно, почти врезалась носом во входную дверь для великанов. Ненавижу ее – она тяжелая, метра три в высоту и на мощной пружине. Царская, а как вы хотели? Мои слабые руки еле-еле открывали громадину, и я вечно ругалась, как сапожник. Шучу, я не настолько испорчена, хотя завернуть матом еще как могу, так что не удивляйтесь. С этой дубовой окрашенной лаком дверью всегда, вот всегда, случались приключения. Древнее здание, что с него взять? Здесь даже стены пахли по-особенному старинно, а на потолок никогда и никто не смотрел – ты попробуй задери так сильно голову – шею сломаешь.
Вылетела пулей наружу, в холодный влажный воздух, и неудачно поскользнулась на последней ступеньке гранитного крыльца. Едва не сшибла локоть о стену, да-да, все как обычно и ничего нового, но меня вовремя дернула в сторону крепкая рука. Естественно теперь на все плечо синяк будет от цепких чужих пальцев, зато пальто уцелело, и я не грохнулась с десяти ступенек на асфальт.
Вскрикнув, навалилась на спасителя и не специально скомкала мягкий темный кашемир руками. Не глядя поняла, что передо мной мужчина. Или парень, кто там в темноте разберет? Острая гвоздика и терпко-пряный шлейф лаванды и кипариса забили напрочь мой чуткий нос. Губы и ресницы бессовестно запутались в прядях цветных волос, пришлось изворачиваться аккуратно, чтобы не полететь по замерзшему асфальту со склона. А там лететь было куда – хоть весь квартал протирай попой дорогу перед спокойно идущими пешеходами.
Отряхнувшись, буркнула «Спасибо», словила незадачливую белозубую улыбку и побежала дальше. Чуть дальше обернулась, но внезапного помощника на крыльце уже не было, не смогла и разглядеть толком. Только приятный парфюм все еще щекотал нос и путался в волосах.
Глава 5. Настя
Примчалась на базу вся в мыле, растрепанная и расстегнутая. Горло драло от бега, ногу сводило судорогой – так быстро я еще не преодолевала два квартала вверх и огромную площадь. Кто бы знал, чего мне стоило успеть. Кхм, и задержаться всего на двенадцать минут.
Пока ребята настраивались, я привела себя в порядок, напилась холодной воды и осознала, что тетрадь с песнями осталась дома. Вот невезуха! Настяша-растеряша.
На репетиции я была, как никогда, несобранная. Все время забывала текст и срывалась на вокализы.
По типу: вместо слова, выпевала набор звуков и букв. Войдя в кураж, вылетала на высокие ноты с бэлтингом[8], и погружала низкие глубоко в грудь, отчего они напоминали мужские обертона. Такие грузовые и широкие, что даже наш басист, любитель музыки потяжелей, присвистнул в конце композиции.– Си, ты где-то далеко-далеко, за горизонтом, – Толя почесал палочками рабочий барабан и отбил короткую негромкую дробь. Пыль ползала между нами и занавешивала просторную комнату слабым туманом.
Отодвинувшись от микрофона, я проводила усталым взглядом Вадима и Кота. Они попросились на перекур, а у меня было несколько минут для отдыха.
Заплела непослушные разноцветные волосы колоском и перехватила их проволочкой, что валялась на подоконнике. Вообще, я русая, но люблю часто менять имидж. Вот сейчас, как настоящий попугай, с перьями – это мне после серой и дряблой осени захотелось чего-то-эдакого. Но оно смоется быстро, потом еще что-нибудь придумаю: заплету сотню-две косичек, как вариант.
Из-за меня музыкантам приходилось смириться с неудобствами и даже промозглой осенью и ранней слякотной зимой «наслаждаться» дымом на улице. Мы уже сработались за год, потому никто не спорил. Я сигареты на дух не переношу, даже когда от одежды идет легкий приторный табачный шлейф – выворачивает. Алексей Васильевич, няшный дирижер, – исключение, может, он и не дымит, а просто постоял рядом с курильщиком, я же точно не знаю.
Ребята вечно смеялись надо мной, что я не истинная рокерша: не курю, не пью, разве что могу пригубить сухое красное вино. Так, для вкуса, веселья мне и своего хватало. Замолчали они и бросили сыпать колкостями, когда услышали мой драйв и скрим. Гроулить умею, но не люблю.
Я до сих пор ментально находилась в стенах Академии и перематывала воспоминания, где дирижер искусно и непринужденно размахивал палочкой, и большой организм оркестра слушался его. Музыка рождалась на кончиках пальцев, от едва различимого поворота корпусом, от наклона и кивка головы, от взгляда и стиснутых пухлых губ. Чудеса, которые не понять и не почувствовать, пока не увидишь и не услышишь.
А сейчас мне еще предстоит ребятам сказать, что придется перенести репетиции на другой день из-за оркестра. О-о-ой, они меня прибьют. Нет, растерзают, однозначно.
– Си? Ты спишь, что ли? – повторил Тотоша и цокнул палочкой по ободу рабочего.
Он паренек простой и незаурядный. Без всяких излишеств, всегда одет просто, без рокерских замашек. Прическа короткая, ни пирсинга в ушах, ни колючек на плечах. А вместо кожанки и высоких берцев он носил пуховик и простые тупоносые ботинки.
Вообще, страшное заблуждение, что все рокеры напяливают на себя черный шмот, прокалывают тело во всевозможных местах, а еще бухают. Как заядлые алкоголики. Да вранье все это! Или мне повезло сталкиваться только с интеллигентными музыкантами? Правда, не все, тут, не пропишешь.
– Че приморозилась? – Тотоша стукнул сильнее в центр рабочего барабана.
– Та, забей! – я отмахнулась и пошла залить в себя еще водички из кулера. Сушило сильно, будто стекло раскрошилось в горле.
Ковры, устеленные змеями проводов, мягко прогибались под подошвами. Я обогнула колонку и комбик гитариста и рухнула на диван.
В репетиционную шумно ввалились остальные. А с ними еще две подруги. Где они их вечно находят – одному камертону известно. Нарядные, как елки. Даром, что не стоят в торговом центре на Мостовой – хотя им там сейчас самое место, перед всеобщей паранойей под названием «Новый год». Я девиц знала давно, только имена не запомнила – обычно вычеркиваю из головы то, что мне неинтересно или причиняет боль. Они вечно путались под ногами у одного персонажа, можно сказать из прошлой жизни, а его имя даже вспоминать не хочу. Давно это было и неправда. Ко мне барышни не липли, это радовало, так что пусть развлекают ребят. Мне фиолетово.