Чудак на холме
Шрифт:
– Пошли в гости к соседям, – указываю пальцем на двухэтажный дом, рядом с которым мы стоим.
– Их же сразу после происшествия опрашивали. В протоколах всё отражено. Ничего интересного.
Внимательно окидываю взглядом оба этажа и недоверчиво качаю головой:
– Не сомневаюсь, что те, кто опрашивал, делали это добросовестно. Но, сам прикинь, какие вопросы они людям задавали?
– Ну, что они видели и кого заприметили. А о чём ещё спрашивать?
– В том-то и дело, что их спрашивали о том, что они видели на самой вилле Тавризи и рядом с ней. И едва ли кого-то интересовало, находился ли во
Ни слова не говоря, Штрудель толкает калитку и идёт к дому. Но постучать он не успевает, потому что дверь распахивается и навстречу выбегает крашеная блондинка преклонных лет в мятой майке и пёстрых широких штанах.
– Сколько можно, господа, беспокоить людей?! – сразу включает она свою хриплую, прокуренную сирену на полную катушку. – Мало нам войны, которую устроили на днях бандиты у виллы нашего соседа Тавризи, так ещё теперь полицейские морочат голову! Вам же сказали, что мы ничего не видели, потому что рано ложимся спать…
– И даже выстрелы вас не разбудили? – усмехается Лёха.
– Когда мы услышали выстрелы, то сразу упали на пол и не вставали до тех пор, пока всё не закончилось.
– Кто – мы?
– Я, муж и внучка.
– А окна вашей спальни куда выходят?
– Наши – во двор, а комната внучки на втором этаже.
– Могли бы мы с ней побеседовать?
– Нет! – женщина машет руками, словно отгоняет назойливых мух, и пытается захлопнуть дверь перед нашим носом, однако Штрудель успевает придержать её ногой. – Девочке всего двенадцать лет, поэтому при допросе должен присутствовать её школьный учитель… А у вас есть ордер на допрос, кстати?
– Ордера нет, – честно признаётся Лёха, – да мы и не с допросом пришли, а просто хотели задать пару вопросов. При разговоре достаточно только вашего присутствия.
– Что вам может сказать двенадцатилетняя девочка?
– Это же не для протокола, – Лёха корчит печальную физиономию, хотя его румяное широкое лицо вовсе не предназначено для такой мимики. – Понимаете, уважаемая, погибло столько людей, и вовсе не обязательно, что среди них были только бандиты и уголовники. Там были и молодые красивые парни, которым бы жить да жить. Вот представьте, если бы среди них был ваш сын…
– У меня нет сыновей! – скрипит тётка, но дверь на себя больше не тянет. – У меня только дочь… А если бы у меня был сын, он бы ни за что не попал в такую мерзкую компанию!.. Ладно, проходите, раз пришли. Но условие – всего пару вопросов девочке, не больше. А то будем жаловаться на ваш произвол начальнику полиции. Мой муж с ним знаком…
Мы проходим в салон, и хозяйка настоятельно требует, чтобы мы, раз уж напросились в гости, выпили по чашке кофе. Таков израильский ритуал посещения гостей, и отказываться от его неукоснительного соблюдения не принято.
Пока она готовит кофе и зовёт внучку, Лёха вопросительно разглядывает меня и просит:
– Разговаривай с девочкой лучше ты, потому что эта старая мегера будет фильтровать каждое слово и мозги выносить своими комментариями. У меня терпения не хватит с ней препираться.
Девочка оказывается рослой, рано созревшей особой,
каковые нередко проходят по полицейским сводкам в разделах происшествий с изнасилованиями. Быстро оценив нас взглядом как людей ни на что для неё не годных, она выпускает изо рта пузырь жвачки и молча залезает с ногами на диван.– Меня зовут Шуламит, – не дожидаясь вопросов, сообщает она и громко чмокает лопнувшим пузырём, – перестрелку я наблюдала из окна и всё уже рассказала полицейскому, который к нам приходил.
– Откуда ты знаешь, что мы хотим у тебя спросить? – улыбаюсь невольно.
– А что, вы пришли узнать, какие у меня оценки по математике?
Похоже, что этой двенадцатилетней девице палец в рот не клади, она даст фору многим из тех, кто старше её вдвое.
– Мы знаем, что произошло, – решаю разговаривать с ней, не сюсюкая, как с взрослым человеком. – Хочу лишь спросить: тебе ничего странным на улице не показалось?
– А что там могло быть странного? Драться эти бандиты не умеют, наши ребята в школе и то круче…
– Но у вас в школе убийств, слава богу, не случается, а здесь столько жертв.
– Если б они умели драться и не трусили…
– Почему ты решила, что они трусили?
– Да потому что их всё время один дядька подгонял и ругался на них в полный голос. Если б не он, они бы даже стрелять не начали.
– О каком дядьке ты говоришь? О том, который первым побежал к дому и сам начал стрелять?
Девица расплывается в улыбке от моей непонятливости и снова выпускает пузырь жвачки:
– Он стоял почти под самыми нашими окнами и орал отсюда.
– И что он орал?
– Сперва пугал, что выгонит всех к чертям собачьим на улицу… – девице явно льстит внимание взрослых. – А разве они уже были не на улице? Потом стал кричать, что если они будут и дальше медлить, то в спину последнему он выпустит пулю…
Мы с Лёхой переглядываемся, и Лёха вкрадчиво спрашивает:
– Ты рассказывала об этом полицейскому, который приходил до нас?
– Он меня ни о чём таком не спрашивал. Ему бабушка вообще запретила со мной разговаривать.
– А как выглядел тот дядька? Ведь ты же его хорошо запомнила?
– Он стоял у самого нашего дома, но я же была на втором этаже, и видела его только сверху.
– Ну и какой он из себя? Низкий, высокий, светлые волосы или тёмные, во что был одет?
– Обычный, как все… Я его даже на телефон сняла. Хотите, покажу?
Лёха закатывает глаза и разводит руками, а у меня чашка с кофе чуть не опрокидывается на брюки.
Девица неторопливо лезет в задний карман джинсов, широким жестом извлекает телефон, и уже через минуту мы снова наблюдаем, как разворачивались события у виллы Тавризи. Изображение не очень хорошее, но всё-таки лучше, чем на камерах видеонаблюдения, правда, при каждом выстреле рука девицы вздрагивала, и картинка дёргалась. В какой-то момент камера вильнула, и изображение переместилось вниз, туда, где под деревом рядом с оградой действительно стоял человек, размахивающий руками и показывающий нападающим направление, откуда по ним велась стрельба из виллы. В самом конце человек неожиданно поднял голову и в упор посмотрел на окно, из которого снимала Шуламит. Изображение тотчас пропало. Видно, девица догадалась, что нужно спрятаться, пока её не заметили.