Чудеса в кастрюльке

Я сунулась в богато обставленную комнату. Меньше всего она походила на больничную палату. Шикарный ковер, кровать из красного дерева, тяжелый стол, накрытый скатертью, в центре его высится ваза с ярко-желтыми хризантемами… Возле постели сидела женщина с книгой в руках.

– Ну как она? – спросила Вероника Глебовна.

– Обычно, – ответила медсестра, – вот, читаем Голсуорси, телевизор смотреть не хочет.

Сказав эту фразу, сиделка поправила подушку в роскошной белой наволочке с ручной вышивкой, и я вздрогнула. Среди изысканных кружев виднелось маленькое желтоватое личико, просто череп, обтянутый кожей. В ушах поблескивали большие бриллиантовые серьги. Я поежилась. Украшения на высохшей голове выглядели жутко.

– Полечка, – ласково поинтересовалась заведующая, – ничего не болит?

– Нет, – прошелестело из подушки.

– Вот и хорошо, а я к тебе гостью привела. Но женщина не открыла глаз.

– Где Ежи? – внезапно спросила она.

– Скоро придет, – успокоила ее Вероника Глебовна, – в командировке он. Потом заведующая шепнула:

– Пошли.

В коридоре я вздохнула полной грудью.

– Что с ней?

– Вы разве не знаете?

– Слышала только про болезнь Полины, но без подробностей.

Вероника Глебовна открыла свой кабинет:

– Рассеянный склероз, страшная вещь. Отчего-то это происходит с молодыми людьми? Лечить эту напасть не умеют, просто пытаются притормозить процесс, но итог, как правило, один: полный паралич, потеря разума и смерть, что в данном случае, на мой взгляд, является не горем, а избавлением. Не всем ведь так везет, как Поле.

– Хорошо везение! Заведующая посмотрела в окно.

– Трудно осуждать людей, жить с инвалидом тяжело, да и дорого. Всякие памперсы, лекарства… Много денег уходит, и они не у всех есть, вот и стараются избавиться от таких родственников. Впрочем, больным тоже несладко. Все на работу убегут и бросят одного. Хорошо еще, если до воды дотянется, а то лежит до вечера голодный. А у Полины условия царские, лучшая сиделка при ней. Ежи Варфоломеевич для жены любые лекарства приносит, чуть в каком медицинском журнале про новейшее средство напишут, тут же оно у Поли на столике. Из Америки, Германии, Франции… Надеется жену на ноги поставить. Только толку!

Она махнула рукой. Я лихорадочно пыталась сообразить, как поступить, потом для себя неожиданно ляпнула:

– Уж извините, обманула вас! Аккуратно накрашенные брови Вероники Глебовны взметнулись вверх.

– В чем?

– Мне не надо пристраивать тетю…

– Тогда зачем вы к нам?

Я собралась с духом и выпалила:

– Живу в соседней с Ежи Варфоломеевичем квартире, знаю про ситуацию с Полиной, вот и решила предупредить…

– О чем? – недоумевала Вероника Глебовна.

– Господи, Отрепьев умер.

– Бог мой! – воскликнула заведующая. – Ужасно. Инфаркт, да? Я ему говорила: «Ежи, нельзя так рваться! Давай переведем Полину в обычную комнату». Ей ведь по большому счету без разницы, где лежать. Все равно с кровати не встанет! Ну за каким чертом паралитику кухня и санузел? Помыться в общую ванную свезем! Но нет! Платил бешеные деньги! И вот результат!

Я хотела было сказать, что кардиолог покончил с собой, но потом передумала и тихо спросила:

– Что же теперь будет с несчастной? Вероника Глебовна тяжело вздохнула:

– Мне очень жаль Полину, как, впрочем, и всех остальных, вынужденных жить в Репневе, но, сами понимаете, держать ее в люксе не смогу. Эксклюзивные условия оплачены до января будущего года, а потом…

– Выкинете на улицу?

– Нет, конечно, – возмутилась заведующая, – у нас бывают подобные случаи, когда у платных пансионеров умирают единственные родственники. Тогда их содержат в Репневе на общих основаниях.

– На первом этаже?

– Да, – сухо ответила заведующая и добавила, помолчав секунду: – Не могу же я из собственного кармана платить за всех, да и нет у меня таких средств, на зарплату бюджетницы живу!

Я вспомнила железные кровати без белья, столы, накрытые газетой, почувствовала в носу запах тухлой капусты и вздохнула:

– Бедная Полина! После люкса на первый этаж.

– Может, еще мать Ежи Варфоломеевича где деньги найдет, – сказала Вероника Глебовна.

– А у Ежи есть мать? – удивилась я. Заведующая кивнула:

– Да, пару раз сюда приезжала, правда, раньше, а потом перестала, наверное, постарела.

– Может, умерла!

– Да нет, – покачала головой Вероника Глебовна, – звонит иногда, спрашивает: «Как там Полина?» Небось надеется услышать, что умерла и сына освободила. Надо связаться с ней, пусть попробует деньги раздобыть.

– А заплатить может любой? Даже не родственник?

– Конечно, нам без разницы. Передаете в бухгалтерию сумму, и все. У нас тут есть «группа миграции»: Анна Севастьяновна и Ольга Сергеевна. У их дочек нет средств на то, чтобы весь год оплачивать, вот и помещают в платное отделение на три, два, а то и на один месяц, как получится. Мы всегда идем навстречу.

– Дайте мне телефон матери Ежи. Вероника Глебовна не удивилась и не стала задавать вопросов, а просто ответила:

– В карточке Полины только адрес.

– Можно посмотреть?

Заведующая встала, подошла к большому сейфу, порылась и вытащила листок учета.

– Пожалуйста.

Я уставилась на бумажку: «Борисова Полина Марковна, Девятая улица Ямского Поля, дом восемнадцать, строение шесть. Ближайшие родственники: Костоломова Таисия Федоровна, Отрепьев Ежи Варфоломеевич, проживают там же, телефона нет». Напротив фамилии покойного кардиолога ручкой другого цвета был приписан адрес и два номера: мобильный и домашний, очень похожий на хорошо знакомый мне номерок Бабкиной, только последние две цифры оказались другими.

Глава 11

Я спустилась вниз и налетела на привезенную из больницы старушку. Та несла железную кружку, в которой плескалась горячая вода.

– Вы тут еще? – спросила бабка. – А я чаю захотела, да опоздала! Заварку расхватали, хорошо, кипятку досталось, а еще гляди… – И она с гордостью показала одно, слегка надломленное печенье. – Вон как мне сегодня свезло! Лишнее оказалось! Уж по какой такой причине сами не съели, не знаю, только угостили на кухне. Припрячу на черный день.

Внезапно мне стало жаль бабушку до слез. Больная, никому не нужная, собирающаяся прятать в тумбочке печенье, потому что не знает, получит ли еще одно… Господи, за что ей такая старость? В желудке стало горячо, и я резко спросила:

– Вас как зовут?

– Степанида Петровна Власенко, – с достоинством сообщила бабуся, – тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Или, думаешь, совсем разум потеряла и ничего не помню?

Но я, не ответив, понеслась вновь наверх, в кабинет Вероники Глебовны, вытаскивая по дороге из сумочки деньги, полученные в издательстве за детектив. Конечно, я намеревалась купить на эту сумму всем подарки, но ведь никто их не ждет. Две тысячи словно с неба свалились, и жалеть их не стоит.