Чудесная чайная Эрлы

Да еще пока говоришь, старый садовник смотрит на тебя прищуренными глазами, и не поймешь, как: то ли по доброму, то ли с насмешкой.

– Вы уже знаете, что меня обвиняют в преступлении?

Он кивнул.

– Был суд и будет второй. Мне дали срок найти доказательства моей непричастности.

Трубар многозначительно хмыкнул и выпустил облако дыма.

– Я веду собственное дознание и опрашиваю всех, кто может пролить свет на несчастье с Бельмором.

– А я-то чем тебе помочь могу?

– Для начала скажите, что вас связывает с Магной Бельмор. Я удивилась, когда услышала, что вы дружны. Говорят, вы любовники.

Я не без удовольствия выпалила последнюю фразу. Посмотрим, насколько Трубар готов к прямым словам, или у него все же есть свои условности.

Он нахмурился, выколотил трубку о скамью и тут же принялся набивать по новой.

– Ты можешь себе представить, чтобы такая, как Магна, любила такого, как я?

О, Трубар все же может выдавать обтекаемые ответы, отвечать вопросом на вопрос!

Я оценивающе глянула на него. Мысленно я называю его «старым садовником», но он далеко не стар – во всяком случае, моложе Бельмора. Типичный трудяга: кряжистый, плотный, с грубоватым обветренным лицом, но не лишенным приятности. Заскорузлые от вечного труда руки, кожа испещрена мелкими ожогами – следы работы с раскаленным металлом. Но Трубар содержит себя в чистоте, выбрит, крепок и по-мужицки основателен. Такие многим женщинам нравятся.

– Да, – ответила я. – Вполне. Вы парень хоть куда. Конечно, Магна может вас полюбить.

Наверное, я впервые увидела, как Трубар, суровый работяга, смутился. Он закашлялся, поспешно затянулся трубкой, опять закашлялся, разогнал дым рукой, сплюнул.

– Она дочь моего друга. Он был мастером в моем цеху, толковым ферромагом. Все эти годы мы поддерживали с ней связь. Тайком, потому что ее муженьку не нравились ее старые приятели. Если у нее что-то не ладится, она ко мне бежит. Не за советом – что я могу ей посоветовать? У Магны ума на десятерых таких, как я, хватит. Мы просто болтаем. Старое вспоминаем. Молчим вместе. Она была хорошая девочка и выросла в хорошую женщину, что бы про нее не болтали. Я для нее все что хочешь сделаю.

В нарочито резком тоне Трубара я услышала скрытую нежность и сделала удививший меня вывод: не знаю, как насчет Магны, но Трубар точно влюблен в нее.

Кто бы мог подумать!

– Хорошо. Тогда следующий вопрос. Где вы были в день, когда напали на Бельмора?

Трубар беспокойно шевельнул плечами, отвернулся.

– Думаешь, Магна попросила меня прикончить мужа? Не глупи. Меня об этом уже «клопы» спрашивали. Особливо главный ихний, въедливый такой, со шрамом на щеке, знаешь?

– Комиссар Расмус.

– Он самый. Так вот, я дома был, ограду подрезал. Меня сосед видел, заходил грабли вернуть.

– Вы когда-нибудь пробовали вырастить у себя на участке древоядицу?

Я била вопросами не хуже комиссара Расмуса.

– Я цветы выращиваю, не знаешь, что ли?

Трубара стала забавлять моя настойчивость, но поглядывал он на меня одобрительно.

– Тогда скажите, что это такое? Кажется, в последнее время вы не только цветы выращиваете.

Я ткнула пальцем по направлению к живой ограде.

– И что случилось с земляными червями на вашем участке? Потому что это уже не черви, а... не пойми что!

Занта, как будто услышав мою реплику, подбежала к крыльцу. В зубах она тащила отчаянно извивающегося червя – точнее, существо, которым он стал.

– Фу! Убери немедленно! – прикрикнула я на нее, содрогнувшись.

– А, это! Ерунда, – равнодушно протянул Трубар. – Так, баловство.

– Объясните.

– Я натаскал золы для удобрений из своего старого цеха, – признался он весьма сухо. – Как все делают. И немного над ней поколодовал. Парочка ферромагических заклинаний, парочка витамагических формул. Витамаг я аховый, но кое-что получилось. Прутики мои в рост пошли, за год вон как вымахали. Правда, не возьму в толк, что у меня выросло, но кусты крепкие, черти, со стальной сердцевиной. А от обычных земляных червей знаешь какая польза? Они почву рыхлят. Но почва у меня на участке плохая, каменистая. Теперь у моих червячков стальная глотка и щетинки. А камни они перерабатывают в нитрик. Или еще там что-то, от чего все растет в два раза быстрее. Плохо, что ли?

– Погодите… – я захлопала глазами. – Вы что, использовали одновременно заклинания ферромагии и витамагии? Но так же нельзя делать!

– Я самоучка. В ваших академиях не обучался, не знал, что так нельзя делать. Взял и сделал, и все тут.

– И у вас все получилось?!

– Ну, не сразу и не все. Видела бы ты, какие кусты поначалу росли. Как проволока запутанная. И черви... некоторые раскалялись докрасна, один мне чуть дом не сжег.

– Опасно так делать, последствия могли быть непредсказуемые, – сказала я растерянно.

– Не дурак, знаю. На заводе сколько лет проработал. Я все осторожно провернул. Как в книжке твоего деда написано, которую он мне давал почитать, – возразил Трубар несколько пристыженно.

– Мой дед? Вы были с ним знакомы?

– Ну конечно, – удивился Трубар. – А с чего бы я тебе помог, когда ты работу искала? По старой памяти.

Я мысленно выругалась. Ненавижу молчунов. Трубар никогда не считал нужным рассказывать мне то, что не касалось его сада и моей работы. А тут вон, оказывается, какие фамильные секреты!

– Твой дед считал, что ферромагия и витамагия вполне могут работать вместе, – задумчиво говорил Трубар, поглаживая собственное колено, что помогало ему сосредоточиться. – А уж если к ним подмешать фламмагию и некромагию, так можно таких делов наделать, что ого-го, – он многозначительно усмехнулся. – Твой дед Конрад был лентяй и скряга. Книжки собирал да по странам мотался, как бездельник. Говорил, что искал знания. А как находил, так запирал их в шкафах, «до лучших времен», по его словам. Сам он магом паршивым был, а другим не очень-то доверял.

– Я знаю...

– Отец твой с матерью за море поплыли, чтобы деду угодить, какую-то книжку важную привезти, о которой Конрад все время талдычил.

Трубар вздохнул.

– Ты поищи в его библиотеке, там много интересного есть. Про витамагию и ферромагию, и про забытую заморскую магию. Омнимагия называется, кажется. Помню, как Конрад про нее говорил: «Все едино, и все различно, но цель одна и слово одно».

Трубар поднялся, отряхнул брюки. Посмотрел на меня замкнутым взглядом.