Чудесная жемчужина. Рассказы о необычном. Корейские предания легенды и сказки

Наконец, сказка о том, как сватали мышонка, известная очень многим народам мира, тоже пришла из Индии. В Корее сюжет не изменился: старая мышь предлагает свою дочь в жёны самому могущественному, на ее взгляд, божеству — Небу, но оказывается, Небо не может совладать с облаками, облака — с ветром, а ветер — с огромным каменным изваянием бодхисатвы Майтрейи. В конце концов оказывается, что несокрушимый Милосердный Майтрейя боится мышей, которые подкапывают землю под его основанием, и он вот-вот может рухнуть. Сюжет получил «корейскую окраску», действие происходит в реальном географическом пространстве: корейская мышь живет под горой Самгаксан в окрестностях Сеула и в поисках зятя добирается до Истинно Милосердного бодхисатвы Майтрейи — изваяния, высеченного из камня в 968 г., которое и поныне стоит в монастыре Кванчхокса в городе Нонсане (совр. провинция Ю. Чхунчхон).

Уже в XIX в. в корейский фольклор пришли европейские сюжеты, которые принесли с собой, видимо, христианские миссионеры. Это сказка «Белый Тигр, властелин гор, пожирает волка». Ее сюжет явно заимствован из европейского «Романа о Лисе», где герой, Рейнеке-Лис (Лис Ренар), сумел извести своего извечного врага волка. И здесь чужой сюжет приобрел «корейскую окраску». Европейский царь зверей лев превратился в корейского белого тигра, хозяина гор, а звери, приближенные тигра, и сам лис рассуждают о конфуцианских правилах отношений между государем и подданным, отцом и сыном. В Корею попал, скорее всего, тот вариант сюжета, где сообщается о болезни царя зверей льва (из басни Эзопа, в других вариантах — лев созывает зверей на праздник), при этом корейского тигра ранил охотник.

Несомненно, библейская история Самсона и Далилы послужила основой предания о крылатом силаче («Силач»), героя даже зовут Самсон — библейское имя очень точно транскрибируется корейской графикой. Но сюжет конечно же откорректировали по-корейски: источником силы героя были не волосы, а своеобразные выросты, «крылья», которые росли из подмышек. Рассказы о таких крылатых силачах были распространены в древней Корее (в наш сборник, например, включен рассказ «Крылатый мальчик»).

Буддизм, придя в Корею в IV в., не стал воевать с местными верованиями. Совсем наоборот, он начал использовать корейские мифы и предания для пропаганды буддийского учения. Так, мифические герои-устроители получили имена будд и бодхисатв, а, например, хорошо известный мифу акт зачатия и рождения местного божества плодородия представлен как путь праведника к просветлению. При этом персонажи буддийской легенды сохраняют характеристики участников мифологического действа. Примером буддийской легенды, построенной по модели мифа о смерти-рождении божества плодородия, может служить история обретения мудрости известным наставником Ёнхве, который жил в государстве Силла во второй половине VIII в. («Ёнхве бежит от славы»).

Путь буддийского подвижника Ёнхве от отшельничества в горах к высокой должности в столице описан как передвижение героя по земле от встречи с одним испытателем — стариком-пахарем к встрече с другим — старухой у реки, после чего он получает высокий государственный статус. Место встречи и род занятий персонажей, с которыми общается герой, указаны не случайно. Старик находится на горе и пашет землю, он торгуется с Ёнхве. Объект торговли — слава (имя). Пахать — значит готовить землю для того, чтобы посеять в нее. В легенде «высевают» имя, а в мифе имя равнозначно его носителю. Герой, подобно семени, должен быть посеян, похоронен, чтобы потом взойти в новом качестве. На границе жизни и смерти (перед тем как быть высеянным, похороненным в землю) он торгуется, «продает имя». По мифологическим представлениям, торговля есть способ преодоления смерти. Герой преодолевает смерть — вырастает в новом качестве с помощью воды. Вода появляется в образе старухи на берегу реки (река, вода в мифе всегда связана с рождением, жизнью). В результате «рождается» учитель, обладающий знанием, мудростью: авторитет святого подвижника должен служить государю, а не быть скрытым в горной обители. Так корейские буддисты в древности представляли себе роль буддийского наставника в государстве.

В буддийской легенде три персонажа: сам герой и два участника его смерти-рождения. Старик-пахарь выступает здесь в роли отца-производителя. Он пашет, то есть, по мифологическим представлениям, совершает акт зачатия. Его партнер в производительном акте — земля. Она — «возлюбленная», которая хоронит, зачинает в своем лоне. Рождает зачатого героя вода (здесь в облике женщины, старухи, у реки). Персонажи корейского мифа получили имена буддийских божеств: старик-пахарь назван бодхисатвой Манджушри, который олицетворяет мудрость; женщина у воды получила имя Сарасвати, в санскрите ее имя значит «текущая вода», она — богиня мудрости, знания, «властительница речи и жизни». Их «буддийские роли» наложились на функции мифологических персонажей. Мифологическое действо рождения божества плодородия представлено в легенде как обретение подвижником Ёнхве мудрости (просветления).

Легенда «Храм чудесного беркута» рассказывает о хищной птице, которая преодолела свою «природную кровожадность» и проявила милосердие к фазану с птенцами, за это ей посвятили храм. История реализации «природными существами» одной из буддийских заповедей «проявлять милосердие ко всем живым тварям» сконструирована по модели мифа об установлении космоса. В самом деле, в легенде два персонажа, естественных антагониста — орел (в мифе всегда связан с солнцем) и фазан (в дальневосточной мифологии соотносится с землей, водой, т. е. обладает хтонической сущностью). Антагонисты занимают положенные им места: орел — наверху, в небе, на дереве, фазан — внизу, в колодце; они находятся в состоянии вражды. Солярный орел должен уничтожить хтонического противника, так западная культура понимает результат поединка антагонистов. В корейской культуре результат борьбы не уничтожение, а достижение гармонии. Очевидно, не случайно преследование солярным персонажем хтонического заканчивается появлением фазана с двумя птенцами: плодородие — естественное завершение «корейского поединка». Вспомним предания о государях-основателях, которые построены по модели мифа о рождении устроителя, где состязание сына государя неба с водяной девой кончается брачным соединением и появлением героя-основателя царства. Буддийская идея милосердия органично вписалась в представления корейской культуры о свойственной миру гармонии, которую обеспечивает не борьба со злыми силами, а брачное соединение двух противоположных начал.

В отличие от «неофициальной истории», авторы «правильных исторических записей» стремились передавать будущим поколениям только «истинные» сведения о людях и событиях. Герой таких историй, как правило, реальное историческое лицо. В опасных ситуациях его не выручают из беды чудесные силы, он сам не пользуется волшебными предметами и часто гибнет, сражаясь с врагами, или сознательно выбирает смерть, чтобы сохранить верность государю. Например, Пак Чесан жертвует собой ради спасения братьев государя («Пак Чесан возвращает братьев государя»), а Сона и Хэрон идут на верную смерть, чтобы вдохновить на борьбу воинов, защищающих крепость («Доблестные воины Сона и Симна», «Мужество Хэрона и его отца Чхандока»).

Знаменитый полководец государства Силла Ким Юсин находит рационалистичное объяснение «дурному знамению — упавшей звезде» и, чтобы посеять панику в лагере мятежников, сам творит «знамение» — чучело из соломы привязывает к воздушному змею, поджигает и поднимает в небо, объявив, что «упавшая звезда» вернулась на небо («Ким Юсин спасает царицу»). Он же хитростью выдает замуж сестру за наследника престола («Ким Юсин выдает замуж младшую сестру»), а сам наследник престола, обманув правителя царства Когурё, освобождается из темницы, куда тот его посадил («Князь Чхунчху и притча о зайце и черепахе»).

Сообразительные Исабу и Кодо, не пролив ни капли крови, сумели захватить земли соседних царств («Кодо обучает конным играм», «Исабу хитростью покоряет остров»), а царевич Ходон, сын государя Когурё Тэмусина (правил в 18–44 гг.), совершил и вовсе, с нашей точки зрения, недостойный поступок. Ради того, чтобы покорить северное царство Лолан, он заставил принцессу, которая его полюбила, разломать волшебную флейту и барабан, извещавших её отца, правителя, о приближении врагов. В результате войско Когурё покорило Лолан, а обманутую принцессу убил её отец. Зато Ходон прославился в истории как истинно преданный сын и подданный, расширивший владения своего отца-государя («Царевич Ходон»).

В китайской и корейской литературе забавные случаи из жизни известных людей или сплетни о знаменитостях, а иногда и просто рассказы о том, что где-то с кем-то когда-то случилось, получили название «болтовни у колодцев и в переулках». В сборник включен ряд такого рода историй, например, о чудачествах знатных персон («Потомок государя») и знаменитых поэтов («Ким Квеэ — литератор», «Лим Че» [2] , «Мастер искусного слова» [3] ), юмористические рассказы о незадачливых чиновниках («Прогнали начальника», «Упрятали в ларь для зерна», «Подарил на память свой зуб»). Здесь же, рядом с занимательными историями, — серьезная критика нравов высшего сословия. Это — рассказ о юных девушках, которые ради заработка вынуждены заниматься опасным морским промыслом. Добывая морские ушки — лакомство для богатых, они становятся жертвами хищных рыб («Одни добывают морские ушки — другие их едят»).

2

Лим Че (1549–1587) — известный корейский писатель. Переводы на русский язык его двух произведений «История цветов» и «Город печали» включены в книгу «Наставление царю цветов». СПб.: Гиперион, 2010.

3

Речь идет о Чхве Кани (1519–1612) — корейском ученом и поэте Чхве Ипе. Кани — его литературный псевдоним.

«Пустая болтовня у колодца» на самом деле оказывается вовсе не такой уж пустой. Каждый рассказ — это картинка реальной жизни разных слоёв традиционного общества. В конце такой картинки может быть помещено суждение автора (рассказчика), иногда нравоучительное, по поводу описанных случаев и поступков персонажей. Такие «резюме» напоминают стиль «официальной истории», где каждая тема (как правило, правление государя от восшествия на престол до его кончины или биография подданного) завершается «суждением историка» о качестве правления государя или оценкой поступков подданного. Мнение автора (рассказчика) в конце устного рассказа появляется, скорее всего, уже после того, как этот рассказ был записан и превращен в «письменное слово».