Чудо для тебя

— Ну если ты так решила…

— Именно так я решила.

— Настенька, — вмешалась Алиса Владимировна, — ты кого-то встретила?

Ну вот, опять. Почему все считают, что уходят не от мужа, а к возлюбленному?

— Нет, мама. Я никого не встретила. Но твердо уверена, что Ваня — это не мое.

— Хорошо, доченька, мы с тобой, держись.

— Мам, все в порядке, правда.

Настя обняла мать за плечи, утешая. Алиса Владимировна тихо плакала. В это время со второго этажа спустился Юрий, окинул взглядом мизансцену, помедлил и внес предложение:

— Павел Александрович, предлагаю пойти выпить коньячку. Пусть дамы посекретничают.

— Эх, согласен, — махнул рукой отец и пошел с хозяином дома в библиотеку.

Через несколько минут спустилась Аня, уложившая спать сыновей, и присоединилась к женскому обществу. А дальше… Дамы вздыхали, хлюпали носами, поглощали эклеры и беседовали о своем, о женском. О тяжелой женской доле…

— Тетя Алиса, я ведь сразу говорила, что Ванька — не то, что ей нужно.

— Ой, Ань, прямо-таки и сразу? — не удержалась Настя. — А кто на него плотоядно засматривался?

— Если бы женщины выбирали себе мужей, ориентируясь на романтический взгляд и крепкий зад, то…

— Анечка, что за выражения! — Учительское сердце Алисы Владимировны не вынесло упоминания филейных частей.

— Нормальные выражения, правдивые, — возразила Аннушка.

— Ох, молодежь! — сокрушенно покачала головой Настина мама.

— Мам, Анечка в чем-то права. Не туда я смотрела, мужа выбирая.

Стася задумалась, вспоминая самое начало их с Ваней романа. Все-таки, если взглянуть на все с высоты прожитых лет, это было что-то такое… Настя улыбнулась: вряд ли прочной основой брака может стать желание заботиться о ком-то, желание не зависеть от родителей. Слишком уж сильной и взрослой ей пришлось стать: Ваня был для нее скорее ребенком, а не мужем. Вот и вся правда. Пока Стася обдумывала свою семейную жизнь, Аня успела сбегать в бар за «Бэйлисом», так что очнулась она с бокалом ликера в руке. Настя отпила сладкого сливочного ликера и почувствовала, как все проблемы куда-то уплывают.

— Мам, честно, все будет хорошо.

— Ох, надеюсь!

— Ой, теть Алис, и не сомневайтесь. Пока Настька у нас живет, я ее с такими кавалерами познакомлю!

— Увольте, Анна, — возразила Стася. — Я уж как-нибудь сама.

— Сама ты уже попробовала.

— Теперь я уже умная.

— Ну, если так…

— Именно.

— Ладно, давайте выпьем — и спатеньки. Настьке завтра на работу, начальствовать, — вздохнула госпожа Рожкова и налила по новой.

…Родителей увез домой шофер Рожковых, он же должен был отогнать завтра утром старенький «мерседес» Райнесов. Настя легла в постель слегка нетрезвой, поэтому уснула практически мгновенно.

Стася стоит в пустоте, дует тихий ветерок, тепло. Вокруг очень тихо, воздух звенит — звенит и превращается в паутину букв. Строки вьются вокруг, сплетаются в странные фантомы, живут своей особой жизнью.

Обрывки фраз, обрывки жизни. Слово за словом раскручивается нить чьей-то жизни, течет между пальцев чья-то судьба. Тихий шелест клавиатуры, шорох пера по бумаге. Что написано пером…

Серебряные буквы в темном небе. Настя смотрит на них, пытаясь понять смысл, пытаясь прочитать. Строки ползут, как телеграфная лента, испещренная точками и тире. Странная азбука Морзе, ритм чьего-то сердца.

Чья это жизнь?

Какие-то обрывки слов становятся понятными, Стася узнает дневник Тагира.

Его жизнь. Его строчки. Его сердце.

Буквы в небе наливаются чернотой, сливаются с фоном — и в самый последний момент, когда еще можно что-то различить, Настя читает слово. Одно слово.

«Конец».

Сон, это просто сон. Конец.

Глава 30

Сон был старый — повторяющийся по неизменному сценарию, откуда нельзя выкинуть ни единой буквы. Эти рукописи не горят, слова в них прописаны на небесах перьями из крыльев ангелов или в аду — раскаленным прутом по сковородке. Алексей знает, что он может только смотреть, раз за разом, но изменить ничего не в силах.

…Машина летит по берегу. Тень-Алексей пытается вырваться из нее, пытается проснуться или хотя бы закрыть глаза. Нет, призрачные веки прозрачны, а тот, другой Алексей, лишь прищуривается от яркого блеска воды. Выхода нет.

— Какая красота! — Маша почти шепчет.

Алексей снимает одну руку с руля, находит руку жены и крепко сжимает. Как хорошо!

Слева мелькает тень огромного грузовика, Алексей хватается за руль обеими руками, дергает к обочине. Бок фуры все приближается, огромные колеса чудовища задевают «ауди», он пытается удержать машину на дороге, но грузовик сталкивает их на боковую грунтовую дорожку, выводящую на укромный пятачок у основания плотины. Машина подпрыгивает на кочках. Визг тормозов — Алексей пытается остановиться, прежде чем «ауди» скатится в озеро: здесь крутой, забранный цементом берег.

Машина останавливается, Алексей смотрит на жену и видит только руки, судорожно сжатые, с побелевшими ногтями, руки, вцепившиеся в ремень безопасности.

«Господи, взгляни на нее, посмотри ей в лицо, пожалуйста, посмотри! Я ведь…» Он так больше никогда и не увидел жену…

Понедельник — день тяжелый. Алексей прочувствовал это, едва открыв глаза. Выспаться не удалось, как всегда после сна-воспоминания, он проснулся с тяжелой головой. Во всем теле ощущалась противная слабость, а боль была сильнее обычного. Встать удалось только с третьей попытки, умывание заняло больше двадцати минут. Алексей решил не бриться, трезво осознавая свои шансы: никто его сегодня из дому не выпустит. Что ж, визит в офис придется отложить до лучших времен. Если они когда-нибудь наступят, эти лучшие времена.

Из зеркала на него смотрел исхудавший человек с землистым цветом лица. Темные круги под глазами подбирались к стадии «Скажите, пожалуйста, а кто вам морду бил?». Алексей криво усмехнулся, показал язык отражению и отправился завтракать.

Глотая безвкусную кашу, он размышлял о собственном оптимизме. Или лучше назвать это пофигизмом?.. Нет, это все-таки врожденный оптимизм: Алексей знал, как мало у него шансов на благополучный исход дела, смирился с судьбой, но тем не менее в глубине души продолжал верить, что все кончится хорошо!

— Не получилось из меня хорошего циника, — сообщил Алексей матери, моющей посуду.

Мать издала вопросительное «хм», но дискуссию начинать не хотелось — Маргариту Викторовну разговор только расстроил бы.

Это в романах все заканчивается счастливо, всеобщим ликованием и свадьбой, а на самом деле… Свадьбой все уже один раз закончилось, а потом закончилось еще раз, другим, и скоро закончится вновь — только не шумным застольем и обручальными кольцами на бархатной подушечке. Подушка, может, и будет бархатная, но… Это уже не цинизм, это черный юмор. Применительно к себе, любимому. Докатился.