Чудо и чудовище

Все оцепенели. И первым, кто очнулся, был Анаксарет, несмотря на присущие ему вялость и медлительность. Оттолкнув служку, он бросился вперед, перехватил с пола нож и повис на поводьях всей своей тяжестью. Он уже готов был полоснуть коня по горлу, когда Булис завопил:

– Никто не имеет права… кроме царя!

Но царь лежал недвижно. И Анаксарет видел, что ему не подняться. Если бы жрец совершил царское жертвоприношение, это означало, что он посягает на царскую власть. Чего Анаксарету было вовсе не надобно. Он выпустил повод, и конь, которому крик Булиса словно придал сил, устремился назад, к выходу.

Он мчался в полумраке, подобный белому призраку, и никто не пытался остановить его. Крик Булиса все еще звенел в ушах каждого из собравшихся. Конь вылетел на площадь, пересек ее в мгновенье ока, и затерялся на узких улицах. Никто не знал, что с ним впоследствии стало. Позже говорили, что белый конь был послан Кемош-Лараном, который разгневался на Ксуфа за то, что он уподобил себя богу. Не было в Ксуфе духа Шлемоносца, а царь утверждал обратное. И священный конь Кемош-Ларана убил его, а затем возвратился к небесному хозяину.

Трудно было не поверить в это. Копыто, раздробившее лицевые кости Ксуфа, служило неизгладимой печатью Шлемоносца. Люди, побывавшие во многих боях и видевшие множество ран, содрогались, глядя на эту. Но Ксуфу было уже все равно.

Тело царя завернули в плащ, возложили на колесницу и отправили во дворец. Но злые вести бежали впереди печальной процессии, что еще час назад была праздничной. Рамессу, встретивший колесницу у ворот, знал обо всем.

Покуда управитель отдавал необходимые распоряжения, покуда слуги переносили труп во дворец, придворные и знатные воины, сопровождавшие Ксуфа, как-то очень быстро покинули цитадель. А некоторые вообще не вернулись из города. Рамессу, который не мог не заметить этого, распорядился запереть ворота и выставить двойную охрану. Он был напуган. Жизнь научила его сохранять невозмутимость при любых обстоятельствах, но сейчас его руки тряслись, и он прятал их в широких рукавах.

Управитель не сомневался, что служанки успели рассказать царице о случившемся. Однако порядок требовал, чтобы он сообщил ей об этом сам. И Рамессу направился на женскую половину.

То, что предстало глазам евнуха, подтвердило его предположения. Все светильники, кроме одного, в покоях Даллы были погашены. Уже наступил вечер, и среди ковров и расписных колонн царил полумрак. Если рабыни были где-то здесь, то они жались по стенам, невидимые для глаза. Сама Далла, завернувшись в длинное темное покрывало, сидела на полу, уронив голову на колени. Таков был благопристойный обычай выражения скорби.

– Госпожа, я вижу, ты знаешь о постигшей тебя утрате, – начал Рамессу. – Я распорядился запереть ворота…

Далла подняла голову, и Рамессу увидел, что она не плачет.

– Отправь гонца к Криосу, – сказала она. – Пусть немедленно возвращается.

Мгновение они смотрели в глаза друг другу, Рамессу впервые за все годы – с уважением. А в глазах царицы он читал совершенное понимание. Они боялись одного и того же.

– Я отправлю трех гонцов, – отозвался Рамессу. – На всякий случай.

Более ста лет власть в Зимране переходила от отца к сыну. И если в стране случались войны и мятежи, то всегда был царь, который мог возглавить армию с мечом в руках.

Ксуф оставил после себя сына, но тот не то, что меч поднимать – ходить еще не научился. В Нире еще до прихода завоевателей была поговорка: "Малолетний правитель – бедствие для страны", ибо при таком правителе всегда находились желающие захватить власть. То, что зимранские аристократы покинули дворец, свидетельствовало, что среди них есть такие, кто подумывает о подобной возможности для себя. К счастью, между ними не было согласия, иначе они захватили бы цитадель, не мешкая. Пока что они упустили наиболее удобный момент. У царской цитадели были мощные стены и гарнизон, достаточные для многомесячной защиты, но и Далла, и Рамессу понимали: солдаты не будут долго подчиняться приказам, отдаваемым женщиной и евнухом от имени младенца. Такова их природа. Воинами может командовать только воин. И если Криос откажется вернуться, надежды на спасение будет мало.

Поэтому Далла не могла радоваться смерти Ксуфа, которой ждала, как праздника избавления. Она не могла даже оценить, как удачно сложились обстоятельства, исключавшие самую возможность подозрений, будто причиной смерти Ксуфа могло быть что-то иное, кроме божественного гнева.

Ей было слишком страшно. Правда, страх сослужил Далле хорошую службу. Он сделал Рамессу, в котором она всегда видела врага, ее сообщником. Из-за страха, охватившего обитателей дворца, не нужно было притворяться, что она скорбит, и рыдать, и плакать, Достаточно было соблюдать приличия.

Из-за соблюдения приличий Ксуфа не хоронили. Некому было сопровождать тело к царской гробнице. Поэтому труп лежал в самом глубоком из погребов, обложенный льдом, который доставляли в жаркий Зимран с гор для хозяйственных надобностей. Далла ни разу не спустилась на него взглянуть. Никто и не ждал от нее этого.

Рамессу сказал ей, что одним из гонцов, отправившихся к Криосу, был Бихри, причем юноша, чье высокое происхождение никак не соответсвовало заданию, вызвался добровольно. Приятно было сознавать, что преданность Бихри ей и всей царской семье оказалась сильнее злоречия Фариды. Но это было слабое утешение, никак не заглушавшее страха.

Рамессу не мог служить ей опорой, и даже верная Бероя не в силах была помочь. Предшествующие годы она жила в страхе из-за Ксуфа. Теперь Ксуфа не было, но страх стал еще сильнее. Что делать, если Криос не придет?

Однако Криос пришел.

Среди тех, кого Далла ненавидела, главный полководец Ксуфа занимал не первое место, но и не последнее. Он захватил Маон, он увез ее из родного дома в Зимран. Но действовал он не из собственных побуждений, а по приказу Ксуфа. И впоследствии он не причинял ей зла. Хотя бы потому что их интересы не пересекались. Следовало убедить его, что так будет и впредь. Однако Далла понимала, что этого недостаточно. Нужно предложить ему нечто более ценное. Далла не колеблясь предложила бы себя самое – это наверняка было бы не противнее, чем с Онеатом, если бы Бероя не успела предупредить ее, что Криос женщинами не интересуется. Ни в каких смыслах. Что ж, Далла усвоила: богатство и власть мужчина ставит выше женщин и любит больше. Так лучше отдать добровольно то, что можно отобрать силой.

Она пригласила Криоса прийти к ней – не лично, а через Рамессу. Евнух тоже присутствовал при встрече. К приходу Криоса Далла подготовила угощение, вино, – и кое что еще.

Криос от вина не отказался, есть не стал, а сразу перешел к делу.

– Чего ты от меня хочешь?

– Прежний царь изгнал тебя из Зимрана. Я от имени нового царя прошу тебя вернуться.

– Вот как. Нового царя. Твоего сына?

– Разве есть в Зимране кто-то еще, называющий себя царем?

– Так и Пигрет пока царем себя не называет. Мал еще. А малолетний царь – бедствие для страны.

– Верно, – голос Рамессу был выше женского. – Но еще худшее бедствие для страны – царь глупый и неразумный. Малолетний вырастет, глупому ума не обрести никогда.

– Сказано неплохо, – проворчал Криос, – да только без согласия зимранской знати жрецы не назовут Пигрета царем. А если назовут, все равно младенцу не удержать власти.

– Не удержать, – согласилась Далла, – если не будет у него сильного защитника, которому повинуются воины.

Криос смолчал.

– В Зимране знатных людей немало, – вновь вступил Рамессу, – и если кто-то из них заявит о своем праве на царство, другие скажут: "Почему он? Мой род не хуже". И будут правы. Только коронация законного наследника Ксуфа спасет царство от усобицы.