Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник)
Шрифт:
Майские ночи в Неаполе холодные. С моря дул пронизывающий ветер, и мне, в легких штанах и рубашке с короткими рукавами, было от него не спрятаться. Часть изгнанных из вокзальной ойкумены бомжей устроилась на решетке в асфальте, из которой шел теплый пар. Но мне места там уже не досталось.
Я бродил вдоль здания вокзала и наблюдал собравшихся здесь людей. Это были весьма разнообразные и довольно колоритные персонажи.
Огромного роста негр с обвязанной белым полотенцем головой страстно мастурбировал на V– образную колонну, поддерживавшую бетонный козырек у входа в вокзал. Он делал это беззвучно, но очень выразительно.
Тройка юных фриков в красных, желтых и зеленых штанах сидела, прислонившись к стене, болтала, пила виски из горла и пыхала
Разбитная бомжиха, приплясывая, всем дружески предлагала отведать вина из початой бутылки. Но когда кто-то соглашался (не скрою, я тоже, уж больно мне холодно было!), она хитренько улыбалась и отводила руку с бутылкой в сторону. Вскоре пришли две ее товарки, которых она, видимо, ждала и с которыми поделила выпивку.
Появились парень с девушкой, разложили ватный матрас, легли на него, обнялись и сладко заснули. Я так понял, что это были Ромео и Джульетта, сбежавшие от своих враждующих семейных кланов, от местных Монтекки и Капулетти.
Утро не принесло мне радости. В здание вокзала меня пустили, новый дежурный в полицейском участке оказывать мне помощь тоже не был расположен. «Сегодня воскресенье, — сказал он, — и в консульстве никого не будет. Нет никакого смысла туда звонить. Подождите до понедельника, синьор».
Странно, но я не чувствовал себя голодным. Жажда была, а голода не было. Другое терзало меня. Я понимал, что в Москве моя семья уже сходит с ума. Наверняка мама уже мысленно похоронила меня на дне моря с перерезанным горлом. Жена и двое сыновей… не знаю. Потом я узнал, что на уши было поднято начальство «Российской газеты» и наше консульство в Неаполе. Но кому могло прийти в голову, что человек, который должен был улететь из Неаполя в Москву, почему-то бомжует на железнодорожном вокзале. Это было как-то нелогично.
Моя попытка зарядить смартфон в лавочке, где продавались сотовые телефоны и аксессуары к ним, успехом не увенчалась, ни одна зарядка к моему «Самсунгу» не подошла.
Была еще неприятная история…
На вокзале я вдруг услышал русскую речь и радостно бросился к женщине средних лет, сидевшей вместе с маленькой дочкой, вероятно, в ожидании поезда. Я объяснил ей свое положение и попросил дать свой телефон, чтобы позвонить в Москву. Она сердито на меня посмотрела. «Иди-иди, — сказала она, — знаем мы вас». Так я и не понял: кого же она здесь знала?
Проведенные на вокзале и привокзальной площади еще один день и одну ночь описывать не буду. Ничего нового в них не было, кроме того, что к утру следующего дня я почуял, как от меня исходит характерный запах. Но не могу сказать, что я стал себе противен.
«Павел, как же так! Куда вы пропали? Вас все ищут!» К тому времени я настолько устал и был душевно опустошен, что этот голос женщины из российского консульства, взволнованно звучавший из сотового телефона, переданного мне полицейским, специально вызванным в дежурную часть, потому что он свободно говорил по-английски, меня как-то особо даже не обрадовал. Может, потому, что я все-таки понимал: рано или поздно этим и завершится. Едва ли моя родина позволит мне сгинуть в Неаполе…
Мой чемодан нашелся в Сорренто. В Captain House — уточнил полицейский. Это возле пристани.
Наверное, мне нужно было проявить настойчивость и попросить, чтобы в консульстве мне предоставили машину до Сорренто или сами привезли оттуда чемодан. Но мне уже было как-то все равно. Маме сообщат, что я жив, а это главное.
В Сорренто я отправился своим ходом, и снова на поезде, и снова бесплатно. Железнодорожники уже не бастовали, поезда ходили по расписанию. Дом Капитанов возле пристани я нашел быстро, и там был радостно встречен тройкой настоящих капитанов в белоснежной форменной одежде и с безукоризненным английским языком. Мне вернули чемодан, но сначала сделали в моем присутствии подробнейшую опись его содержимого. Между прочим, там было порядка полутора тысяч евро и еще около тысячи долларов, которые я взял с собой в Италию, на случай если не сработает карточка Сбера и придется платить кешем. Ни одна банкнота не пропала. Напрасно клевещут на простых южан.
Общаться с капитанами
было верхом удовольствия! Их выправка, их вежливость и, я бы сказал, особая морская стать были великолепны. Это были Капитаны! Такие, какими я всегда представлял их по великому роману Каверина.Один из них предложил мне добраться до Неаполя на его катере, который отходил из Сорренто через час.
Но что-то мне больше не хотелось уходить в море. Я перекусил на вокзале, купил билет и отправился обратно в Неаполь на поезде. Переночевал в привокзальной гостинице и на следующее утро улетел домой. Закончилось мое приключение.
Наверное, здесь стоит написать, какие уроки я вынес. Честно говоря — никаких.
Разве только один.
За все надо платить. И если тебя посетило счастье, обязательно настигнет и зависть богов. Если с тобой случилось прекрасное чудо, жизнь непременно обернется к тебе обратной, грубо материальной стороной. К этому нужно быть готовым. Но не нужно этого заранее ждать, потому что реальная жизнь гораздо непредсказуемее самого волшебного волшебства, а боги, черт их возьми, ужасно изобретательны.
Алла Горбунова
Белый Хуан Дай в своем Солярисе
Посвящается Ольге.
Жил белый Волшебник, он умер и оказался заточен во сне.
Жила-была девушка, которая ждала зиму. Ее звали Вероника, и ей было семнадцать лет.
Она так сильно ждала зиму, потому что зимой Фея должна была улететь.
Впервые Фея появилась в августе, в полнолуние. Вероника вышла ночью в сад, и лунный свет лежал на длинных, как голубые ресницы, иглах большой сосны у веранды. Свет блистал и лился, светлый, бледный и яркий одновременно, и маленькие яблочки, которыми были усыпаны яблони за домом, вначале показались девушке похожими на луны, наполненные отраженным светом — зеленовато-белым и нежно-розовым, но спустя мгновение стало понятно, что это их собственный свет, неотраженный, они светятся изнутри. Они растут, наливаются, дремлют, и их собственный свет становится виден. А у луны свет был вообще другой: она казалась оранжевой и непомерно огромной. Вероника прошла мимо стекол второй, заброшенной половины дома, той, где когда-то жила Алла Алексеевна. В стеклах промелькнуло отражение чьей-то фигуры. Это была Вероника, но не совсем Вероника. Раздался словно хрустальный звон и звук, будто где-то лопнуло стекло, и возникло странное светло-темное чувство, будто что-то не так. Как будто где-то, выше и тоньше мира, произошел непоправимый сбой, разорвалась белоснежная завеса в Абсолютном Храме. Высоко-высоко и далеко-далеко подрались две птицы и убили друг друга. Тишина вокруг была разорвана невидимыми клювами и когтями, и в ней навечно осыпались падающие со сломанных бран звездные пылинки — белоснежные перья тех птиц.
Кто-то в промельке зеркального отражения на миг улыбнулся, и Вероника вынужденно улыбнулась в ответ. И этот миг был ужасным, потому что Вероника поняла, что отражение — это она. Она повторяет движения, чужую улыбку. Застыла навек вспышка, кроме которой ничего не было и не будет, протянулись дуги. Вероника внутри разрушенной вспышки, и весь ее мир — отражение в стеклах. И если смотреть дальше вглубь вспышки, можно узнать всё: что нет Вероники, и нет мира, и не было никогда. Можно узнать, кому принадлежит эта улыбка на самом деле.
В разрушенной вспышке высветились, дробясь, два огненных мира: это птицы, и одна заклевывает другую. Дуги протянулись, создав коридор кривых зеркал из воды. И начала разматываться вязь забытых снов, которые видят другие сны. С того момента Вероника стала жить внутри этих снов, отражений и сказок. А в разрушенной вспышке остался кто-то увиденный на миг, Создатель всех снов, историй и сказок, и он успел сказать Веронике, что он мертв, и что в час его рожденья у него были волосы, белые, как снег, и очи — белоснежные звезды, и в короне на его волосах сияли утренние звезды, проливающие несотворенный свет.