Чудо пылающего креста
Шрифт:
— Я не осуждаю тебя, — возразил Константин.
— Вряд ли меня можно осудить строже, чем я сам уже себя осудил. Будучи одновременно и философом, и священником, я все же, наверное, — и многие так считают — больше философ, чем священник. Если жестко понимать нашу веру, то она учит так: верующие в Господа Иисуса Христа как нашего Спасителя сразу же после смерти попадают на небеса, где пребывают с Богом Отцом.
— Минервина в это верила. Мать говорила мне, что, окрестив ее, вы дали ей смелость спокойно встретить смерть. За это я всегда вам благодарен.
— Она была чудесное дитя, и как больно осознавать, что ее жизнь оборвалась так рано. Но она подарила тебе крепкого сына, значит, смерть ее стала не напрасной. Надеюсь,
— Да разве я мог бы забыть, когда Крисп каждый день все растет и растет и уже становится отличным красивым мальчуганом?
— Ты спрашивал, отчего столько христиан как бы ищут смерти, — продолжал Феогнид. — Потому что, если они умирают, утверждая Христа вопреки притеснениям, они считают, что им обеспечена вечная жизнь.
— Ты веришь в это?
— Да, я в это верю. — Лицо Феогнида вытянулось словно от душевной муки. — Чувство убеждает, что нет высшего доказательства верности Иисусу, нежели смерть во имя Его и с Его именем на устах. Но ведь Иисус восстал из мертвых и явился Симону-Петру и некоторым другим ученикам на Галилейском море — после того как они бежали из Иерусалима. И когда он сказал Петру: «Паси овец моих» — Петр понял, что должен вернуться в Иерусалим и, не страшась угрозы смертной казни, предать себя в руки синедриона [49] . Христианская Церковь воздвиглась на каменном фундаменте его веры и личного присутствия, но еще больше — на признании им Христа как Сына Божьего.
49
Синедрион (грен, sinedrion) — название советов, облеченных властью.
— Этого Петра тоже ведь предали смертной казни? Помню, кажется, Минервина говорила об этом.
— Его распяли на кресте по приказу Нерона; мы полагаем, что головой вниз, по собственной его просьбе: он считал себя недостойным умереть так же, как умер Иисус. Но к тому времени учение нашего Господа распространилось уже за пределы Иудеи и Рима, и по всему миру возникали новые церкви. Поэтому Петр мог считать, что работа его закончена, и с готовностью пойти к своей награде. Я же не смог убедить себя в том, что больше уж ничем не пригожусь Христу. — Феогнид криво усмехнулся. — Но при этом я задаюсь вопросом: а не потому ли я так себя настраиваю, что не хватило бы мне мужества умереть на костре, как Аммиан.
— А что тебе подсказывает сердце?
Феогнид метнул на него удивленный взгляд, словно не ожидал такого вопроса.
— Оно говорит мне, что после того, как эти костры погаснут и преследования прекратятся, нас ждет грандиозная работа. Оно напоминает мне, что после распятия Христа казалось, что все пропало, однако, когда Петр и другие снова взялись за дело, оно пошло на лад.
— Тогда прислушайся к нему.
Феогнид заглянул молодому человеку глубоко в глаза, словно искал причину, почему бы он должен верить, что Константин говорит правду. Наконец он улыбнулся:
— Я пришел сюда с советом — думал, что мудрее тебя. А получилось так, что это ты мне указал, каким путем следовать. Думаю, Марий и Даций правы, полагая, что ты и есть тот самый человек, который покончит с расколом империи на Восток и Запад и снова вернет ей единство.
— Не понимаю, с чего бы это вам трудиться на благо той самой империи, которая ваших же товарищей сжигает живьем на кострах.
— Божию промыслу никогда не процвесть в состоянии анархии, — отвечал Феогнид. — Это отчетливо видел Павел — мудрейший в нашей вере после самого Христа. Нам нужно такое государственное устройство, при котором все свободно смогут выбирать себе богов для почитания. Моя задача, — а теперь-то я вижу ее отчетливо, — состоит в том, чтобы доказать им, что лучше нашего пути нет ни одного. — Он поднял брошенный им на скамейку плащ. — Да прибудет с тобой Господь,
сын мой, и да хранит Он тебя во всех твоих начинаниях.— Даже несмотря на то, что я не вашей веры?
— Пути Господнии неисповедимы, таинственны и чудесны. — Лицо Феогнида светилось теплой улыбкой. — Когда придет тебе время узнать, что за промысел Он уготовил тебе, уж будь уверен — ты это узнаешь. Ну, я должен идти, пока доносчики Галерия не доложили о моем визите.
Глядя на удаляющуюся в сумраке улицы высокую фигуру философа-священника, Константин не мог не вспомнить свой разговор с Евсевием из Кесарии почти два года назад в Антиохии. Ведь Евсевий тогда говорил почти в точности то же самое, что сейчас сказал Феогнид: когда-нибудь христианский Бог объявит ему свою волю. Но как — этого Константин предвидеть еще не мог.
2
В Галлии и Британии, как узнал Константин из писем Констанция Елене, его отец привел в исполнение только первый эдикт о преследовании христиан, обязывающий их отдавать на сожжение все священные книги, которые они не смогли спрятать, и требующий снесения их церквей. Однако ни один из этих пунктов указа не мешал членам гонимой секты собираться небольшими группами в частных домах и других местах, как много раз в истории их веры им приходилось поступать и прежде. В отношении остальных эдиктов Констанций только сделал вид, что их исполняет, и благодаря этому Церкви на Западе удалось выжить.
Все это через шпионов, которых Галерий и Максимиан держали на территории Констанция, стало, разумеется, им известно — и не только им, но и Диоклетиану. Но старшего августа снова тяготила болезнь, а Констанций к тому времени, занимаясь установкой новых границ для сдерживания франкских набегов к северу от Рейна и возвращения Британии в состав империи, сколотил крупнейшую и лучшую по оснащенности и выучке армию во всей Римской империи. Так что даже Максимиан мало был склонен принуждать своего куда более мощного зятя к каким-либо действиям, самим Констанцием не одобряемым. Галерий I же тем временем занимался сколачиванием своей собственной клики, группирующейся вокруг него самого, его племянника Максимина Дайи и полководца Севера, пользующегося любовью армии. Эта клика должна была обеспечить абсолютный контроль на всем Востоке империи, когда Диоклетиан отречется от трона.
Вслед за открытием большого цирка, который строился в Никомедии около двух лет, старший август заболел повторно. В декабрьские иды [50] сообщили даже, что он скончался, и город приготовился к трауру, но ранним утром следующего дня лекарь императора обнародовал бюллетень, в котором говорилось, что кризис миновал и здоровье возлюбленного правителя пошло на поправку.
Этот слух, однако, заставил Галерия вернуться в Никомедию из Сирмия, его столицы, и теперь цезарь Востока поселился во дворце якобы для того, чтобы облегчить ношу своего тестя, а на самом деле — прибрать к рукам как можно больше функций императора. В результате Константин фактически оказался совершенно отрезанным от Диоклетиана и был немало удивлен, получив приказ явиться к ложу императора.
50
Иды — середина месяца.
Главный управляющий дворца Карин стоял у постели вместе с лекарем, который строго напомнил Константину:
— Вы можете побыть здесь только несколько минут, трибун…
— Он останется здесь до тех пор, пока я не позволю ему уйти, — прозвучал с подушки голос Диоклетиана, в котором еще было кое-что от прежней энергии. — Оставьте нас, вы оба. — Врач взглянул на Карина — тот колебался, видимо не желая уходить, — Я еще в силах приказать отрубить вам обоим головы, — предупредил Диоклетиан, и они в страхе выскочили вон, оставив дверь слегка приоткрытой.