Чудо в перьях

— Зажрались, — сказал я. — Так куда будем Реку поворачивать? Неужели в Турцию?

— Нет! — торжественно сказал он, взял указку и подошел к огромной, в полстены, карте Края. — Нет в тебе, Паша, стратегического чутья. И видения сути событий нет. Ну, это кому что. Зато есть в тебе иной талант. О котором я уже говорил, хотя ты не желаешь его признавать… Вот куда мы повернем русло нашей Реки, Паша, вот!

И провел указкой по внешней границе Края, отделяющей нас от сопредельных областей.

— Устроим водную линию Мажино! И тем самым решим сразу несколько стратегических задач. Во-первых, отпадет нужда в шлагбаумах и таможнях, не говоря уже о пропускных пунктах, что приписывает мне Рома в своих нескончаемых доносах. Хотя были у меня такие задумки, были, если честно признаться… И он прочитал самые мои заветные мысли, как всегда, на расстоянии. Но эту мысль если и прочел, то еще не усвоил. Во-вторых, отпадет необходимость в введении собственной валюты, объективно вытекающая необходимость укрепления границ. И обвинения в сепаратизме и бонапартизме, таким образом, сразу станут клеветническими. В-третьих, обводним засушливые сопредельные земли наших соседей, за что они только спасибо скажут… Ну как?

— Не знаете вы вашего народа, Андрей Андреевич! — сказал я. — Уж если что решили… Вплавь будут перебираться, на плотах, подныривать будут. По льду зимой, через шугу весной. Чего нам не дают, того и хочется.

— Правильно! Линию Мажино боши преодолели не напрямую, а в обход, — оживился Радимов. — Помню, какой фурор это произвело в нашем генштабе. Я держал пари с полковником Соковниным, что так и будет, что верю в гений фон Шлиффена и Мольтке-младшего. Бедняга чуть не лишился дара речи, когда удар был нанесен, как я и предполагал, — через Бельгию! Его высочество Великий князь Николай Николаевич, прослышав о нашем пари, хотел меня взять в свой оперативный отдел, но, увы! Как всегда, интриги, завистники, весь джентльменский набор прогнившего строя, в чем большевики были совершенно правы, хотя это не давало им основания пользоваться его слабостью…

Он бормотал все невнятнее и быстрее, припоминая и забываясь, и мне снова стало что-то такое мерещиться… Чтобы побороть наваждение, я громко спросил:

— Где я был в это время? При вас?

— О нет, ты был далеко, в Париже, отсюда твой безупречный прононс, когда ты забываешься… Ты был моим слугой, но имел неплохое образование, знал французский лучше меня, и тебя послали туда по моей рекомендации, но Цаплин… опять Цаплин… написал в посольство, чтобы за тобой присматривали, поскольку до этого ты бывал замечен в неблаговидном поведении с дамами полусвета.

— Кем был Цаплин?

— Роман Романович работал в Третьем отделении, в охранке. Он не понимал тонкостей моей игры. Нет лучшего прикрытия, чем хорошенькая любовница, коих в Париже у тебя бывало предостаточно. Многие завидуют, против счастливца затеваются интриги, отбивают даму, вызывают на дуэль, словом, что угодно, но только не подозревают в шпионаже… Ты успел мне сообщить о планах французского генштаба, поначалу двусмысленных, пока они не попали в переплет, а потом тебя переправили в Россию через Швецию…

— Так, значит… — хотел спросить я и осекся, вспомнив смешки шоферни из нашего гаража, когда я очухался после «вчерашнего» — празднования Дня Нечаянной радости, затянувшегося на две недели.

«Это ты на каковском языке трепался? — спросил меня мой механик Зуев, неряшливый, вечно пьяный мужичок, за которым постоянно приходилось все переделывать. — Вроде какую-то Зизи всю ночь звал. Француженка, что ли?»

Мужики захохотали. С тех пор как я перешел на машину хозяина, в наших отношениях образовалась трещина. В домино играть уже не звали, пробовали даже задевать, но скоро успокоились — спортзал, где я осваивал премудрости каратэ, для меня был открыт в любое время суток, не говоря уже об инструкторах, готовых заниматься со мной когда угодно, стоило лишь позвонить… Да и не было у меня времени на домино, если по правде…

Я тогда подумал, что меня разыгрывают, но теперь это совпадало с тем, что недавно говорила Елена Борисовна.

Хозяин, как всегда, прочел мои мысли.

— Ну, припоминаешь? — ласково спросил он, заглядывая в глаза.

— Да вроде… — уклончиво ответил я. — Говорят, будто по-французски ночью разговариваю. Или после пьянки.

— А в филармонию ты ходишь, как я велел?

— Некогда, сами видите, какая тут филармония.

— Значит, ты меня обманул! — сказал он. — Взял абонемент для отвода глаз, а сам не пошел. А обманув в малом, скоро будешь обманывать в большом. Нехорошо, Паша. Не ожидал. Думал, что есть на свете человек, на которого всегда можно опереться в любом начинании…

— Да забыл я про эту филармонию! — сказал я. — Шагу не могу ступить. То вы, то Елена Борисовна сразу: куда пошел! Она с телеэкрана за мной следит, а вы секретарш да уборщиц приставляете.

— Говоришь почти как Рома, — вздохнул он. — Собственно, почему почти? Ты с ним тайком не встречаешься, нет?

— Вы же все мои мысли читаете! — обиделся я. — Попробовал бы.

— Это верно! — согласился он. — Предательство я не поощряю. Даже в мыслях. А ты сегодня еще подумаешь о такой возможности. Я не говорю — предашь. Но мысль возникнет. И если не преодолеешь себя, то Рома прав. Ты — раб. И я проиграл свою жизнь. Помнишь наш с ним спор?

— Как такое забудешь… — нехотя сказал я. — Ну так что? Я ведь тоже научился ваши мысли читать, Андрей Андреевич! За Цаплиным, что ли, собираться? Все равно спать не дадите.

— Поезжай, голубчик, — согласился Радимов. — А я пока поработаю. Надо подумать, как осуществить поворот Реки. Где изыскать средства.

Говорил он холодно и рассеянно, как бы желая от меня поскорее отделаться. По-моему, хозяину не понравилось, что я тоже читаю его мысли.

— Придется привыкать! — вдруг весело сказал он. — Ты вот присмотрелся, привык, притерпелся. Теперь моя очередь. Иди же! — И грубовато подтолкнул меня к двери, захлопнув ее за мной.

Сонная секретарша подняла голову от толстой книги и улыбнулась. Поступила она к нам недавно, когда увеличился объем работы в связи с наступлением Цаплина и столичных недоброжелателей по всем фронтам. Было в ней что-то замедленное, томное, умиротворенное…

— Как тебя зовут? — машинально спросил я, подсаживаясь и забрав у нее книгу.

— Забыл уже? — с ласковой укоризной спросила она и положила ногу на ногу. Ноги у нее были в порядке. Грудь автоматически приподнималась при звуках мужского голоса. Рука шарила в поисках молнии на брюках.

— А он не выйдет? — спросила она через минуту на диване.

— Нет… — сказал я, расстегивая брюки. — Пусть только попробует.

Она обняла меня за шею, что-то шепнула, закатила глаза, замычала. Работала она и так и этак, и в партере вполне исправно, и мычание уже перешло в постанывание. И тут скрипнула дверь кабинета. Я замер, чувствуя кожей потного затылка взгляд Радимова. «Слово скажет — убью к чертовой матери!» — подумал я.

— Ну же! — сказала она, не открывая глаз. — Еще! Ну пожалуйста, милый.