Чудо. Встреча в поезде

Король сидел под большим белым балдахином и смаковал кофе. Это его лицо глядело на меня во время допросов. Я снова все вспомнила и содрогнулась. Король был одет точно так же, как все остальные, только его укаль был не черным, а золотым. Старик-бедуин, сильно смахивающий на аль-Хальди, стоя перед королем, выкрикивал стихи, которые в основном состояли из «Великий Король то» да «Великий Король сё». Группа мужчин сидела, подобрав ноги, на бархатных стульях с высокими спинками — мужчины мирно беседовали и не обращали внимания на поэта.

Король тоже был не шибко внимателен. Казалось, что он в полудреме, хотя при нашем приближении он слегка взбодрился. Шейх Салман шествовал впереди, и я держалась за ним на подобающем расстоянии в пять шагов — единственная черная фигура среди одетых в белое мужчин. Я подумала, какой смысл представлять королю женщину в покрывале. Все равно он меня не увидит. С таким же успехом вместо меня здесь могла оказаться одна из деревенских девушек, что лущила горох, да и вообще кто угодно.

Слуга принес для нас стулья, и мы присоединились к неблагодарным слушателям поэта. За балдахином на кожаных набалдашниках с кисточками и в колпачках на голове сидели глянцевитые соколы — вид у них был такой же скучающий, как и у всех прочих. Наконец старик развязался со своей длиннющей поэмой и был вежливо отблагодарен королем. Шейх Салман подал мне знак встать. Настала наша очередь развлекать общество. Я опасалась, что вопреки намерениям, нам это не удастся. Шейх представил меня и пустился в повествование. В отличие от поэта-бедуина он целиком и полностью овладел вниманием слушателей. Надо отдать должное старому фанатику — в этом он был куда как хорош. Слушали его (включая и меня), затаив дыхание, хотя я и сама стояла здесь во плоти. Рассказ стал длиннее и драматичнее по сравнению с первой версией, и какой это был рассказ! Свидетельское доказательство чуда веры, милосердия Господа, силы и славы ислама, о чем было поведано страстно и убежденно. Я сама готова была поверить в это. Нет нужды говорить, что когда он замолчал, никто не засмеялся. Слезы стояли на глазах у арабов, как и у меня самой. Да, недаром шейх Салман был знаменитым религиозным лидером. Я устыдилась своих прежних сомнений в нем.

Король что-то сказал мне, но я не поняла. Это был какой-то архаический оборот, и моего арабского на него не хватало.

— Король прощает тебя, — шепнул мне шейх Салман.

— Хвала Аллаху, — готовно сказала я, подумав, что ведь так оно и есть.

На этом и закончилась моя аудиенция у короля. Мне выделили собственный шатер и принесли освежающие напитки. В отличие от бедуинского шатра, здесь были роскошные ковры и не воняло козлиной шерстью. Но самое поразительное — воздух кондиционировался. Здесь провела я остаток дня, наслаждаясь роскошью прохлады. Несмотря на свой новообретенный статус, я не могла быть включена в королевское общество. Женщины не принимают участие в соколиной охоте, и мое присутствие выходило за положенные рамки. В связи с чем шейх Салман урезал свое собственное участие в охоте и мы поехали назад в Рияд.

Он привез меня домой. Дома было пусто. Женщины еще были в Таифе. Где Али, я не знала и не могла себя заставить спросить. Дом показался мне незнакомым, как будто он неуловимо изменился в мое отсутствие. Но, конечно, это я сама изменилась. Я восстала из мертвых… Я бесцельно бродила по комнатам, проводя кончиками пальцев по тяжелой позолоченной мебели, бархатным шторам. После всего случившегося у меня было ощущение, что я ненастоящая, прозрачная, будто призрак, посетивший дом своих убийц. Я обернулась и была чуть ли не удивлена тем, что на плюшевом ковре отпечатываются мои следы. Шейх Салман наблюдал за мной, стоя в дверях.

— Собери нужные тебе вещи, сказал он. — Я отвезу тебя в Таиф.

25

Таиф — это курортный городок в горах, расположенный на высоте пять тысяч футов над священной Меккой. Я представляла себе холмы, покрытые буйной зеленью, и прохладные ветры, но меня ждало разочарование. Городок был ветхий, грязный, пыльный и коричневый, как Рияд. Но дом аль-Шалаби оказался вполне привлекательным. Он был построен в традиционном стиле — четыре его крыла замыкали внутренний двор. Наружные стены были голыми и неприметными, зато со двора дом украшали галереи с колоннами, укромные террасы, балконы и дорогостоящие оранжереи.

Моя свекровь порывисто обняла меня. Она так крепко прижала меня к себе, что я чуть не задохнулась. Она всплакнула, бормоча что-то бессвязное насчет молитв и бессонных ночей. Я обняла ее в ответ, произнеся несколько благочестивых банальностей, подобающих моменту. Я бы тоже хотела заплакать, хотела бы простить и быть прощенной. Но душа моя оцепенела, и эту холодную пустоту нельзя было согреть слезами.

Она не виновата, сказала я себе. Она не отвечает за своих безжалостных сыновей-садистов… которых, слава Богу, нигде не наблюдалось. Но прекрасная Лала была здесь, и она встретила меня как сестру после долгой разлуки. Вечером она принимала гостей и очень надеялась, что усталость не помешает мне прийти — все просто умирают от желания увидеть меня.

«Конечно, я с удовольствием приду», — сказала я, подумав с легкой иронией, что сама чуть не умерла, чтобы им захотелось увидеть меня.

На вечеринке Лалы я действительно была центром внимания. Хорошо, что у меня было время приготовиться. На мне было простое платье-туника из шелка бутылочно-зеленого цвета и мои лучшие бриллианты. Лиловая ссадина на щеке была почти полностью скрыта под гримом. Кружевные перчатки до локтей прятали уродливые волдыри, оставленные наручниками на запястьях.

Все приглашенные гости были принцессами из дома Сауда. Молоденькие, хорошенькие, они были одеты в лучшие наряды по последней европейской моде. Сияя от гордости, Лала представила меня. Все были в восхищении. Принцессы толпились вокруг меня, точно женщины из бедуинской деревни. Каждой хотелось прикоснуться ко мне, чтобы приобщиться к чуду. «Расскажи нам, как это было», — умоляюще ловили они мою руку. И пока я рассказывала, безмолвие царило вокруг. Рассказывать было не больно, потому что на самом деле это было не про меня. Это было про мое принятие ислама, впервые изложенное шейхом Салманом, и я старалась не отступать от его версии. И хотя мне было далеко до его ораторского искусства, у принцесс я имела большой успех. Ничего удивительного, ведь мне было с кого брать пример.

Но до следующего дня я даже не осознавала, насколько это был сногсшибательный успех. Телефон не умолкал от новых приглашений. Естественно, я все их приняла.

В тот день я принялась за свою новую религию. Шейх Салман проинструктировал мою свекровь, чтобы та учила меня. Мы разучивали с ней ежедневную молитву, которая является в Коране Сурой 1.

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

Хвала Аллаху, Господу миров

милостивому, милосердному,

царю в день суда!

Тебе мы поклоняемся и просим помочь!

Веди нас по дороге прямой,

по дороге тех, кого Ты облагодетельствовал, —

не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших.

Мы молились вместе в положенные часы, становясь на колени лицом к Мекке на молельный коврик. Шейх Салман подарил мне Коран. Это был прекрасный образчик ручной работы, в обложке из платины, инкрустированный жемчугом и алмазами. Свекровь зачитывала отрывок, и я старалась повторять за ней. Мы повторяли отрывок до тех пор, пока я его не запоминала. Язык Корана труден и архаичен, и содержание в основном оставалось для меня темным, сколько бы я не повторяла. Надо было просто запоминать, механически. Но я не испытывала протеста. Ритм речений из Корана странно успокаивал — он держал под замком ужас моих воспоминаний, тех воющих демонов, которые только и ждали, чтобы вторгнуться в мое сознание.

Окружающие меня родственники аль-Шалаби были очень добры ко мне. Нагиб находился в Швейцарии. Али в Рияде. Они больше не работали в Королевском разведывательном управлении. Похоже, что Нагиб был в своего рода неофициальной ссылке, хотя я не знала этого наверняка и не спрашивала… Не спрашивала я и об Али. Но так или иначе, свекровь мне сказала:

— Дедушка считает, что вам с Али лучше не видеться, пока вы снова не поженитесь.

— Снова поженимся? — изумленно повторила я.