Чудо
Шрифт:
— Мм, вот этот,— ткнул Клейнберг пальцем в третий снимок,— получился неважно. Нечеткий, размытый какой-то. Наверное, пошевелилась в этот момент.
— Она была неподвижна, как статуя,— возразила Эстер.— Ведь она стала профессионалом в этом деле. Ей, наверное, уже миллион раз приходилось проходить рентгеновское обследование. Госпожа Мур находилась в правильной позиции и за все время ни разу не шевельнулась.
— Ну, не знаю,— пробормотал Клейнберг.— Знаете что, уберите-ка все снимки, кроме вот этого, плохого. А рядом с ним повесьте два из более ранних, на
Пока сестра рылась в папках, Клейнберг продолжал изучать новые снимки. Подошла Эстер и, сняв три негатива, заменила их аналогичными, но сделанными ранее.
Закончив, она отошла в сторону, и Клейнберг уткнулся носом в освещенную рентгеновскую пленку. Изучая снимки, он не проронил ни слова, лишь несколько раз поцокал языком.
Наконец доктор выпрямился и произнес:
— Я уверен, что все в порядке. И все же хотелось бы получше разглядеть картину именно под этим углом. Возможно, я излишне педантичен, но, когда имеешь дело с так называемым чудом, появляется желание поближе ознакомиться с чудесными результатами.
— Мы можем снять ее еще раз, если вам так хочется.
Клейнберг кивнул:
— Именно этого мне хочется, Эстер. Чтобы больше ни к чему нельзя было придраться. Сделаем хороший снимок и тогда с легкой душой провозгласим нашу пациентку чудо-женщиной. Значит, так: отправляйтесь к секретарше доктора Берье. Она знает, где разыскать пациентку. Пусть позвонит миссис Мур и назначит ей еще одно рентгеновское обследование на два часа дня. Хорошо?
— Уже бегу,— ответила Эстер.
— Встретимся в приемной через несколько минут. Прогуляемся по городу, обещаю угостить вас обедом. А потом вернемся, завершим дела с миссис Мур и улетим в Париж. Как вам мой план?
— Замечательный,— улыбнулась Эстер, что было для нее большой редкостью.
Микель Уртадо вздрогнул и проснулся. Что-то словно пробежало по его щеке и коснулось губ, пробудив от глубокого сна. Он открыл глаза и увидел Наталию, которая, стоя на коленях, дарила ему уже третий поцелуй.
Микель потянулся, чтобы привлечь ее к себе, но она быстро отстранилась, будто заранее предчувствовала это его движение. Наталия передвинулась к краю постели и начала ощупывать прикроватную тумбочку в поисках своих темных очков. Найдя и надев их, она легко соскочила с кровати.
— Ну как, Микель, проснулся? — спросила она.
— Полностью и окончательно.
— Хотела убедиться, что ты не спишь, потому что мне надо сказать тебе одну вещь. Я тебя люблю.
Он сидел на кровати и смотрел на нее. Это было захватывающее зрелище: полностью нагая девушка от макушки до колен — нижняя часть ее ног скрывалась за кроватью. Крепкая, точеная фигура, казалось, излучала свет. И в довершение ко всему — солнцезащитные очки.
— А я люблю тебя,— мягко проговорил Микель.
Наталия на ощупь нашла свежий лифчик и трусики, висевшие на спинке стула.
— Ты самый чудесный
любовник на свете,— сообщила она.— Откуда тебе знать? — ворчливо поинтересовался он.
— Просто знаю,— ответила она.— Знаю, как мне хорошо с тобой. И знаю, что счастлива.
Ее подрагивающие груди с коричневыми сосками, пупок на плоском животе, темный треугольник волос между пышными бедрами — все это начало возбуждать его.
— Наталия, иди ко мне.
— Сама хочу, милый, но не могу, пока не могу. Позже, но не сейчас. Сначала — главное…
— Что может быть главнее нас?
— Микель, мне нужно принять ванну, одеться и идти к пещере на молитву. Который час?
Он взял с тумбочки свои часы.
— Пол-одиннадцатого утра. С минутами.
— Мне нужно поторапливаться. Роза водит меня в пещеру каждый день в одиннадцать пятнадцать.
— Роза?
— Да, друг нашей семьи в Риме. Она приезжает в Лурд каждое лето, чтобы поработать здесь волонтером. Она заботится обо мне.
Уртадо тут же припомнил, о чем думал, прежде чем его сморил сон.
В самом деле, сначала — главное. У него тоже была своя первоочередная задача, и он вполне представлял себе, как ее можно выполнить.
— Я сам отведу тебя в пещеру,— предложил он.— Давай пойдем вместе.
— Я бы рада, но, Микель, а как же полиция? Может, тебе все-таки лучше держаться от нее подальше, а то и вообще уехать из города?
— Полиция,— хмыкнул Микель.— Они заблуждаются. Я должен рассказать тебе, что происходит на самом деле.
Он не мог сказать ей правду — что находится здесь с целью разрушить то, что так много для нее значит. Тем не менее он рассудил, что для свершения ее надежд не обязательно нужен этот грот. У нее была вера, и этого достаточно. И ей не обязательно знать о его роли в грядущих событиях. Таким образом, он был готов сочинить для нее какую-нибудь историю позанятнее — о том, как его приняли за совершенно другого человека, как враг пустил ищеек по неверному следу, словом, что-нибудь эдакое.
— Позволь все объяснить…
— Ты не должен ничего объяснять,— отрезала она.— Я уже говорила тебе. Мне ничего не надо. Я верю тебе. Ты действительно хочешь отвести меня в пещеру? Думаешь, это безопасно?
— Ну конечно же! Вчера я не хотел, чтобы меня допрашивали в моей комнате. Но сейчас мне ничего не грозит.
Он и сам поверил в это. Он надеялся, что Лопес, хотя и способный на любые фокусы, все же не дал лурдской полиции его описание. Не вызывало сомнений, что Лопес хотел запугать его, но не желал, чтобы его в самом деле поймали.
— Тогда пойдем. Можем оставить Розе записку на двери.
— Давай я напишу.
— Хорошо, пиши: «Дорогая Роза. Я пошла в грот с другом. Сможешь найти меня там. Наталия». А теперь мне нужно в ванную и одеваться.
Она пошла, и он проводил ее взглядом.
«Сначала — главное»,— напомнил он себе.
— Наталия, может, помочь тебе с чем-то еще? У тебя тут на столе сумка из самолета, ручной багаж. Какие-то пластиковые бутылки, свеча. Взять их с собой в грот?