Чудовища не ошибаются
Шрифт:
— Значит, была договорённость… — прошептала я едва слышно.
— Была, — кивнул Разумовский. — Но мы… два дурака, Лесь. Когда ты позвонила Максу, я находился рядом с ним и слышал всё, что ты говорила. Прости…
— За что? — съязвила я горько. — Что всё слышал? Или что считал меня шлюхой?
— Леся…
Наверное, это его «прости» стало последней каплей. Я вдруг окончательно разрыдалась.
— Ты… гребаное чудовище! — заорала я чуть ли не на весь сквер. — Как ты вообще… мог такое подумать?! Ты чуть не поимел меня в задницу, а сейчас припёрся пьяный и хочешь, чтобы я
Я всхлипнула и замолотила по его груди с удвоенной силой. Влад зашипел и ослабил хватку настолько, что я смогла наконец вырваться и побежала прочь.
Но бег мой длился недолго. Он вновь настиг меня, обнял, прижался и, повернув лицом к себе, поцеловал — долго, сладко…
— Ненавижу тебя, Разумовский, — прошептала я, когда Влад оторвался от моих губ и переключился на совершенно мокрые щёки. Оттолкнула его, вытерла слёзы с глаз. — Ненавижу… И не прикасайся ко мне больше… Мне противно…
— Я сам себя ненавижу, — сказал он тихо. — А тебя люблю, Лесь. Очень люблю.
— Нет, — я покачала головой. — Так не любят. Ты… вы не понимаете. Нельзя постоянно подозревать того, кого любишь, в недостойных поступках. А ты… вы то хотели меня проучить, то обвиняли, то проверяли. Дальше что придумаете? Может, детектор лжи?
— Леся…
— Хватит, — поморщилась я. — Это не имеет значения. Я тебе… вам всё равно не подхожу.
— Что? — Влад сделал шаг вперёд, поднял моё лицо и, вглядевшись в заплаканные глаза, нахмурился. — С чего ты это взяла?
— Глупый вопрос. Ты… вы нас рядом в зеркале видели?
— Видели, — ответил он раздражённо. — И что?
— И то. Да и сегодня… ты ведь был в моей квартире, наблюдал, как я живу. Это совсем другой мир, Разумовский, совершенно. Ты хочешь стать частью этого мира? Вряд ли. Ты хочешь меня, но не мой мир.
Он нахмурился ещё больше.
— Я не понимаю тебя, Лесь.
— И не надо. Просто уходите.
Влад молчал некоторое время, продолжая хмуриться.
— Ты действительно этого хочешь?
Хотела ли я, чтобы он ушёл? Конечно, нет. Но так было нужно.
Если на своём пути ты встречаешь тупик, единственный выход — повернуть назад. И нам обоим было необходимо это сделать.
Я кивнула — просто не могла говорить. Тогда он вздохнул, наклонился, в последний раз ожёг поцелуем мои губы — и ушёл.
Всё, Леся. Ты же знаешь — сказки имеют свойство заканчиваться. И увы — в жизни они, как правило, заканчиваются плохо.
Дома мама с папой загадочно молчали. Ничего не говорили и не спрашивали. Мне очень хотелось попенять маме за то, что сказала Владу, где я — как иначе он мог узнать про сквер? — но я не стала этого делать. Не знаю уж, что он им наговорил… Он ведь обаятельный. Задурил родителям головы…
А на следующий день я нашла рано утром на своём столе белую розу и открытку.
Я никогда не говорила Владу, что люблю белые розы…
А внутри самой открытки была надпись:
«Я не сдамся».
Немного поплакав, я отправилась на кухню, где уже завтракали мама с папой.
— Мам? Как это попало на мой стол?
Она даже не стала оборачиваться: сразу поняла, о чём я говорю.
— Дед Мороз
принёс.— До Нового года ещё две недели, какой Дед Мороз…
— А он заранее. Это аванс.
Я схватилась за голову.
— Мама!
И тут вмешался папа.
— Ладно тебе, Лесь. Хороший же мужик. Ну сглупил. Это бывает у нас… иногда. Очень редко. Да, Валюш?
Мама хмыкнула.
— Конечно, Миш. Очень редко.
Родители засмеялись, но я это веселье не поддержала.
— Пап, — нахмурилась я. — Я не понимаю. Откуда ты знаешь, что он хороший мужик? Ты же его видел исключительно пьяным, как свинья…
— Ну не иск-ключительно, — ответил папа, чуть заикаясь. — Он выспался, попросил разрешения помыться… Очень милый молодой человек. И потом…
— Миша! — предостерегающе протянула мама, и папа заткнулся. А я поняла: что-то они скрывают…
Значит, так, да? Перетянул на свою сторону моих родителей. Чудовище ты, Влад…
— Ну что, Лесь? Простишь его? — спросила вдруг мама.
Я вздохнула.
— Не знаю.
— Раз не знаешь — точно простишь, — заявил папа, и они с мамой опять засмеялись.
Люблю их. Но какие всё-таки… черти!
С той поры и повелось — каждое утро я находила на своём столе белую розу. Как и когда мама умудрялась мне её подложить — не представляю. Я ничего не слышала и не видела…
Родители, наверное, ждали, что я растаю. В конце концов, видный жених, прощенья попросил, цветочки подарил… Чего не простить? Они ведь не знали, как он едва не изнасиловал меня. И как предлагал деньги за секс.
Поэтому таять я не собиралась, порой злясь на Влада так, что в глазах темнело. И в ушах шумело.
Прошла неделя. Новая работа оказалась хорошей. У меня был приятный начальник и коллектив тоже попался дружный, весёлый. Разницу в деньгах я практически компенсировала, набирая тексты по вечерам и выходным. В общем, всё оказалось не так плохо, как я поначалу думала. Только уставала сильнее, чем когда работала у Влада, но это ничего. Потом привыкну.
Однако… Чем больше проходило времени, тем сильнее я скучала по нему. Злилась, иногда ненавидела, но скучала. Пыталась не думать, заглушала боль работой, но… Боль — она такая. Чем сильнее глушишь, тем больше болит.
Но даже к боли постепенно привыкаешь. И живёшь дальше.
Дышишь, ходишь, улыбаешься… всё как обычно. И люди вокруг по-прежнему считают тебя беспечной девочкой. Простой, как пять копеек.
Честно говоря, я и сама иногда начинала так считать…
Тогда была пятница, предпоследняя пятница перед Новым годом.
Я возвращалась домой и уже была возле подъезда, когда меня окликнули.
— Олеся!
Сердце на одну секунду зачастило — но голос был женский. Я обернулась и обнаружила… дорогую чёрную машину, а возле неё — маму Разумовского.
— Тамара Алексеевна? — выдохнула я недоуменно, разглядывая женщину. Красное кашемировое пальто, золотой шёлковый платок на голове… Не то, что я — оборванка в поролоновой куртке с рынка.
— Добрый вечер, Олеся, — сказала Тамара Алексеевна вполне радушно. — Я хочу с вами поговорить. Давайте сядем в машину, а то я себе уже все окорочка отморозила…