Чудовище для красавца

Облазив весь корабль, изучив все ящики и бочки, Химемия мысленно вскричала «спасибо, Боже!»: в одной из бочек плескалась не морская, немного зеленая-живая, но пресная вода – питьевая. По правилам её следовало кипятить, но огня добыть было решительно не откуда. Пришлось по-простому кидать в неё всё найденное серебро (нашла в одном из ящиков) и немного перьев. Поить очищенной таким образом водой больного и слушать его горячий бред. Продолжать без жалости сбивать жар влажными тряпками, компрессами и криками к богам!

Леонар то звал Онёр, то обещал её простить, то бесновался и зло кричал. Химемию он тоже поминал, как заботливого друга. Звал отца и мать, и обещал им всё рассказать о причинах свалившихся горестей. Иногда говорил с Тённером о его женщинах и пытался покупать обивку. Он даже порывался встать и заполнить какие-то бумаги для завода.

Графиня едва с ним справлялась. Сын виконта не мог сам есть, и она разжевывала для него пойманную рыбу, поила тем же способом. Краснела каждый раз и убеждала себя, что не целует. Носила воду, обтирала и ждала победы над болезнью.

О своих ранениях девушка не думала, на ней всё заживало быстро. Через неделю она забыла о боли и мечтала о родных просторах вокруг, но не могла уйти далеко от Леонара, который всё никак не шёл на поправку. Раны перестали пугать, но ещё бугрились шрамы на лице, и их следовало продолжать лечить. Химемия без устали делала компрессы, ухаживала, как привыкла ухаживать за больным отцом, считала дни, недели, пока однажды юный лорд не пришёл в себя…

Темнота. Обволакивающая, живая и вечная. Темнота поглотила свет, тени и саму себя. Обратилась в пугающее ничто. Леонар Сей Фаилхаит успел познакомиться с ней, когда его и Химемию везли в бочке. Тогда он точно также мог нащупать вокруг себя крохотный мирок деревянного узилища, услышать приглушенный звук извне, но не мог увидеть ни кто их издавал, ни саму темницу. Ничто взирало на него из-под открытых век.

Закрыв глаза, мужчина понял правду: что открыты очи, что нет, тёмное ничто не уходит. Оно угнездилось в голове и перекрыло вид своим массивным телом.

Может, ещё ночь? Или он всё ещё в той бочке? Нет. С тех пор прошло немало времени. Леонар это понимал, как и правду о предательстве любимой женщины. Но дальше воспоминания тонули в глухой дымке забытья. Юный лорд пришёл в себя и начал осознавать, как тяжко его нынешнее положение.

Прислушался.

Он слышал море: шум набегающей волны, плеск разбивающейся о корабль воды, гул ветра, качающего обрывки такелажа. Их скрип, подобный песне на ржавых струнах, порождал в душе тревогу. Запахи, знакомые всем морякам, наполняли лёгкие и постоянно напоминали о невесте. Юный лорд ничего не помнил после получения страшных ран, не знал, успела ли сбежать Химемия из подвала, и не мог понять, что с ним случилось. Почему тьма не желает отступать, ведь он проснулся.

Ответ решил получить немедля и потянулся рукой к глазам. Руку сразу перехватили изящные девичьи пальцы. Он их не узнал. Тонкие, мягкие и гладкие, с острыми ноготками, они не могли принадлежать ни его матери, ни Онёр. Желая поскорее понять, кто перед ним, Леонар стал подбираться руками к лицу неизвестной девы, но дева не позволила коснуться себя. Она остановила мужскую руку и погладила её, желая успокоить.

Дёрнув свою руку, лорд освободился из жалеющих пальцев и ощупал плотные повязки на своих глазах. Хотел было подцепить и скинуть, но неизвестная девица не позволила. Руки отвела, уложила обратно на самодельную кровать и поднесла к его губам чашку с водой. Леонар с жадностью выпил её всю, осознав, как мучим жаждой.

— Что случилось? — не смотря на воду, мужской голос оставался сухим. Ответа сын виконта не дождался и сжал гладкую девичью кисть. — Где я?

И снова тишина. О нём заботилась очень немногословная леди. Немая? Неужели…? На руке не было ни одного из обещанных шрамов от огня. Однако только одной женщине могла принадлежать заботливая кисть.

— Химемия? — спросил Леонар с надеждой.

Услышав своё имя, юная графиня поднялась с колен, освобождая руку из мужских объятий. Походила возле больного взад-вперёд, будто принимала важное решение (он слышал её мягкие шаги), и вновь села на прежнее место. Взяла Леонара за руку, расправила его ладонь и написала на ней буквы пальцем.

— Да. Это я.

Задавать вопросы о лживых ожогах Леонар не стал. Его больше волновало иное.

— Я рад, что с вами всё в порядке. Но, ради всех богов, скажите: где мы?

— Мы в море. На разбитом корабле.

— А что со мной?

Ждать ответа пришлось несколько минут. Химемия боялась обнадежить быстрым выздоровлением или испугать возможностью пожизненного увечья.

— Вы ослепли. Но это временно.

Мужчина оторопел: стать ущербным в юные годы – о, Боги, за что вы наказали?!.

Воображение лихо расписало ужасы предстоящей жизни – обуза всем его друзьям и родителям. Неприкаянный и не способный о себе заботиться, кому он будет нужен?

Пришлось сжать зубы до скрежета, насильно заставить себя думать о другом:

— Мы выжили, леди. Вопреки всем злым планам, а это главное, — говорил он, больше убеждая сам себя. — Но как же мы оказались здесь, на корабле?

Химемия начала вырисовывать рассказ тонким пальчиком на вспотевшей мужской ладони. Не убрала свой страх и не упрощала весь ужас положения. Но заверяла, что боги милостиво помогли им в спасении. На корабле есть и еда, и вода, и когда он сможет крепко встать на ноги, они непременно найдут, как вернуться на берег.

Кадры памяти проносились перед внутренним взором Леонара. Его похитили, потом зачем-то схватили Химемию, их обоих везли в бочке, завели в подвал сарая и там та, кого он долгое время любил, обожгла ему глаза.

— А что Онёр?

Когда отвечала на вопрос Леонара об их положении, девушка сухо расписала, как бывшая служанка уплыла на бриге. Она не вдавалась в подробности её самочувствия и описания лица, полного торжества. Потому сейчас не знала, какой ответ дать на этот с надеждой заданный вопрос. Долго не решалась, затем начертала подрагивающим пальцем на его ладони вопрос:

— Вы всё ещё любите её?

Леонар задумался. Он смотрел внутрь себя и никак не мог решить, к какому из берегов ему следует плыть: любовь или ненависть. Заглянул гораздо глубже, в начало осенних дней, когда он наслаждался страстью и обещал Онёр взять фальшивую невесту. Вспоминал касание нежных губ и шёлк тела жаркими ночами. Воспоминания не остановили бег, и юный лорд припомнил, как всё начиналось.

Весенний сад омерзительно сильно благоухал, словно престарелая мадам, желающая скрыть тлен тела всеми духами единовременно. Виконтесса в тот год наняла нового садовника. Но оказалось, что он не знал меры и имел дурное чувство вкуса. Обоняния, вероятно, не имел вовсе.

Сад благодаря ему приобрел диковатый вид лугового поля.

По краям бордюров пестрели пролески вперемешку с незабудочником, за ними рядами цвели ирисы, закрывающие собой кусты барвинков. Синие пролески выглядывали из-под дерна под яблонями. Вместе с ними желтели дикие одуванчики, толкаясь с проклюнувшимся желтым луком. Крокусы терялись на фоне медуниц у фонтана. У правого его борта клонили тяжелые белые головки белоцветники; у левого задиристо тянулись ввысь ветреницы. По краям сада цвела сирень, перебивая аромат остальных цветов. Знатная мешанина избыточного безвкусия.