Чудовище
Шрифт:
Следующие полчаса Престон провел, поясняя мне технические детали перевода активов на мое имя. На деле, все перешло ко мне автоматом, поскольку отец написал завещание, но следовало завершить все процедуры, чтобы вступить в наследство. Нужно было подписать бумаги, продлить текущие контракты. Мучительно. К завершению обеда, за который я буду должен заплатить, так как технически он являлся моим служащим, я стал главой и владельцем «Бертранд Групп». Рыбацких лодок, арендованных нами доков, фабрик по упаковке рыбы — теперь все они стали моими. Когда я подписывал последний документ, почувствовал, как сдавило грудь, но не потому, что я боялся продолжать великое и благородное дело моего отца и идти по его стопам, нет. Все потому, что, подписав контракт, я согласился с тем, что Фалук — теперь мой постоянный дом, и им останется до конца моих дней. И я умру здесь,
И как будто Вселенная решила подшутить, Престон встал и закончил обед со словами:
— Мне не нравится прерываться так внезапно, но я договорился встретиться со своей невестой. Пообещал ей обсудить вопрос цветочных композиций, хотя мог бы решить такой пустяковый вопрос за минуту.
Поднявшись, я бросил деньги на стол и пошел с ним. На нас пялились. Те, с кем я рос, сейчас смотрели на меня, как на изгоя. Я постарался не обращать внимания на взгляды сплетников и тихий шепот, но все время меня не покидало ощущение, что все вокруг знают что-то, чего не знаю я. И как только я вышел на улицу и увидел Беллами Шарман, сразу понял всеобщее любопытство. Несколько солнечных лучей, прорвавшихся сквозь облака, осветили лицо, о котором я мечтал годами. Она обернулась к нам с очаровательной улыбкой, адресованной Престону, но та исчезла сразу же, как Беллами увидела меня. Исчезли морщинки, окружающие ее прекрасные голубые глаза, которые я никогда не забывал. Престон обернулся и посмотрел на меня, но она мгновенно взяла себя в руки и скрыла удивление. Хотелось бы мне быть способным сделать так же.
Схватив Престона за плечо, я сказал:
— Дай знать, если тебе еще что-то понадобится.
Семейный водитель забрал меня из аэропорта и сразу повез в бар. Наверное, так даже лучше — что я поехал не сам, но, с другой стороны, я бы притормозил на извилистой дороге к родительскому дому. Они жили на окраине Фалука, в особняке замкового типа, которым многие восхищались. Иметь такой дом — «Замок Бертран», как его называли дети, — им позволило благосостояние. Конечно, особняк настоящим замком не был, хотя инженерный проект четко повторял это строение. Дом, если его можно так называть, был окружен пятнадцатью акрами частных владений. Я всегда считал, что если у вас было больше, чем три-четыре стандартные комнаты, то это уже перебор. И так как наш замок состоял из двадцати двух помещений, включая бальный зал, несколько обеденных зон и конюшни... В душе я никогда не называл это место домом.
К тому моменту, как я попал домой, мои волосы пребывали в полном беспорядке. Я запускал в них пальцы, снова и снова, потому что не мог поверить в то, что видел. Мне пришлось не только вернуться домой и унаследовать компанию после смерти отца, но и иметь дело с говнюком, который, к тому же, украл мою девушку. И все об этом знали. Вот только она не была моей. Я был в этом уверен еще семь лет назад, и до сих пор уверен — моей она не будет.
Я полагал, что так будет лучше для всех. По крайней мере, так я говорил себе, врываясь в дом через огромную дверь из тяжелой древесины и громко хлопнув ею, чтобы привлечь к себе внимание. Моя мать всегда содержала дом в первозданном виде, что требовало помощи огромного количества прислуги. У нас были горничные, повара, садовники, хотя мама и гордилась своей работой в саду. В детстве меня тоже учили выращивать растения и цветы, и Беллами смеялась над этим и одновременно восхищалась, когда мы были молоды. Поскольку мне нужно было отвлечься, я взял сумки и отправился в свою комнату, чтобы переодеться в шорты и белую футболку.
Я вышел во двор и посмотрел в сторону сада-лабиринта, творения моей матери. В каком-то смысле, он был мне как брат, потому что после моего рождения мама не смогла больше иметь детей и буквально посвятила себя созданию места, где смогла бы побыть в одиночестве. Сюда она уходила, когда была зла на отца, когда хотела отдохнуть от меня и моих насыщенных подростковых эмоций или просто хотела поплакать о других детях, которых у нее никогда не было. Также это было местом, где они с отцом устраивали себе совместные обеды и ужины, когда хотели разжечь былые чувства. Но больше всего лабиринт напоминал мне о времени,
проведенном здесь с Беллами.Беллами Шарман. Любовь всей моей жизни.
У нас с ней была сложная история, в тот день я узнал простую истину — что посеешь, то и пожнешь. Видимо, она пробудила во мне ту самую часть, которая спала внутри, и которую я очень старался игнорировать.
Мы всегда были возлюбленными. Легкая влюбленность в начальной школе, которая заставляла нас притворяться врагами в юные годы, переросла в глубокие чувства во время старшей школы, а потом я сбежал. Она была для меня всем. Голосом, которым я не мог насытиться, и в то же время игнорировал, когда она была права. Лицом, что я видел в своих мечтах и ночных кошмарах. Моя жизнь была связана с ней, пока я не покинул Фалук и все то, что, в действительности, не хотел оставлять позади.
Так почему же я уехал? Почему намеренно разорвал эту связь?
Это странная история. Одна из тех, которые не имеют особого смысла. Но она потрясла меня до глубины души, когда это случилось.
В конце последнего года обучения, преподаватель искусств нашей средней школы взяла наш класс на фестиваль Ренессанса, который проводили недалеко от Фалука. Она заставила всех одеться в стиле тех лет и, несмотря на отчаянно жаркую весну, все девушки были вынуждены взять в аренду в местных магазинах бальные платья и кринолиновые юбки, которые то и дело мелькали на узких улицах или в садах. Но моя Беллами так не сделала. Нет. Она решила одеться как крестьянка, несмотря на то, что большинство одноклассниц осудили ее. Хотя я думаю, они скорее завидовали. Она выглядела очень мило и женственно: тонкие слои платья цвета бургундского вина идеально облегали ее мягкие изгибы, а цветочный венок в волосах только придавал легкости.
Я сам вырядился в традиционные для мужчин времен Итальянского Ренессанса леггинсы и очень гордился тем, как они обрисовали промежность и мускулы на моих ногах. Я надел гульфик, чтобы все выглядело более приличным, но Беллами все еще пялилась.
— Хочешь, чтобы девушки знали, что они упускают, да? — подмигнула она.
— Не все же рассматривают, как ты, — поддразнил я.
Хотя я хотел, чтобы она знала. И умирал от желания быть с ней именно таким образом.
Она удивленно приоткрыла рот, а потом прикусила нижнюю губу. Подбежав, наклонилась ближе и прошептала мне в губы:
— Может быть, позже...
А затем ушла, испытывая мою решимость.
Будто дрессированный щенок, тогда я им и был, я последовал за своей девушкой сквозь все представления и палатки. Мы увидели глотателя мечей, художника, который нарисовал на нас карикатуру и даже мужчин, которые переносили на своих спинах женщин. Это было безумие. В то время, любимым занятием Беллами были покупки ювелирных украшений и антикварных книг, а моей — определенно, была еда. Я ел мясо ягненка и гигантские ножки индейки весь день, а также пробовал тематические лакомства. Мы наслаждались этим днем так сильно, что совсем не возражали против жары или толпы народа. Нам просто нравилось быть рядом. Это было так же легко, как дышать и, в каком-то смысле, так было всегда.
На дороге, по которой мы шли, последней была пурпурная палатка, расшитая золотыми бусинами. Табличка снаружи гласила: «Услышь зов удачи, узнай свою судьбу!» Беллами, конечно, не смогла устоять. Она повернулась, схватив меня за руки, и в возбуждении сжала ладони.
— Ой, Олли! Нужно зайти! Я всегда хотела это сделать!
Не подумав ничего такого, я немедленно протянул ей деньги.
— Нет, ты тоже должен пойти!
Я отступил назад.
— Мне не хочется знать мое будущее, Беллс. А ты иди. Наслаждайся.
Она знала обо мне достаточно, чтобы не тянуть за собой. Просто протянула свою сумку с книгами, перед которыми не смогла устоять, и прошептала:
— Обломщик.
Я шатался возле этой палатки, наверное, вечность. Как это надувательство вообще могло ее приманить? И еще так надолго. А потом Беллами вышла наружу с широкой улыбкой на лице, которая распространилась до уголков ее глаз. Она была крайне взволнована тем, что услышала, и не могла держать это в себе, поэтому подошла ко мне, обхватила мое лицо изящными ладонями и притянула к себе для влажного поцелуя. Я почувствовал его всем телом, особенно в паху, прикрытом гульфиком. Ощущение оказалось таким сильным, что мне пришлось отпрянуть, остановив ее, прежде чем на фестивале Ренессанса появилось бы еще одно массивное дерево.