Чума в Бедрограде

— Так выходит, это не ты, а чума шелка и кружева любит?

— И черёмуху, чтоб не вонять! — подтвердил черёмуха.

Соций опустился на корточки рядом с черёмухой — рассмотреть получше.

Кожу рассмотреть, червей под ней, соединение волос с черепом — не могут же они быть настоящими, если черёмуха — мёртвый.

И тут сообразил: хуйня какая.

Оживающие мертвецы, степная чума. Где-то это всё уже было.

Говорили же сами. Как только поняли, что Университет тоже в игре, говорили и про мертвецов, и про чуму, и про лешего в ступе. Обычная психическая атака, к тому же рассчитанная непонятно на кого.

— Слушай, ты серьёзно? — быстрее, чем успел обдумать, спросил Соций. — В смысле, само собой, несерьёзно, я о другом. Ты серьёзно считаешь, что на мне твои сказки хоть как-то сработают?

— Не считаю, — оскалился черёмуха, — давно со счёта сбился: трупы, трупы, трупы вокруг. Никто не считает, я не считаю, вы не считаете, они не считают, а обернёшься — считать-то и нечего, за спиной пустота, дыра в пустоту, крысами объеденная. Закрысь, как в тюрьме говорят, на Колошме говорят, всё оттуда, с Колошмы, и тянется, вся погань оттуда прёт: степная чума, водяная чума…

— Ебальник-то завали, — вполне миролюбиво предложил Соций. — Не на того напал. Я в курсе, что у нас полстраны на Колошме ёбнутые. Но я-то нет, мне похуям.

— …вся погань оттуда прёт, — черёмуха вещал, будто и не слыша Соция, — степная чума, водяная чума, Андрей ваш оттуда.

— Опять, — сплюнул Соций. — Сколько можно в одну и ту же дыру ебать? Не прокатил ваш план, выяснили уже, что Андрей нас не кидал и не собирался.

— Не собирался?

Черёмуха, наконец, сел. Лежа не так удобно глазами сверкать и страшные лица корчить.

Соция заебало.

С одной стороны, все эти завывания и причитания производили какой-то эффект. Вроде и не верилось, а жуть всё равно порядочная: явился на встречу человек, который семь лет как числится подохшим от степной чумы. Да ещё и не тот, которого ожидали.

Явился и про степную чуму сказки рассказывает. Может, тронулся башкой от неё. Хотя скорее уж выёбывается просто, внимание рассеивает. Грамотно рассеивает вполне.

А с другой стороны, ну заебало же.

— Отставить наезды на Андрея. Не твоего ума это дело, черёмуха, что у нас в гэбне происходит.

Потому что даже если вдруг всё-таки происходит — лучше самим из табельного расстрелять в уголке, чем кого-то постороннего допускать до.

До.

До чего-то, о чём не говорят и не думают, пока оно не случится.

Случилось — расстрелять самим и забыть к лешему.

С предателями всё по-быстрому.

— Страшно, командир? — прошептал черёмуха. — Ты не боишься всего этого: чумы — любой чумы, смертей — будто ты смертей не видел. Гнили, червей, трупов — это глупости для всяких завкафов в кружевах. Фаланг не боишься, санкций — до Колошмы же может дойти, если разберутся, на что вы замахнулись. Но это всё ерунда, командир, так? А вот если кто-то свой кинул — это страшно.

— Отставить.

— …потому что никому нельзя доверять. Кроме тех, кто прикрывает тебе спину. А если и там подстава, значит, никто никогда ничего и не прикрывал.

— Ещё одно поганое слово…

— И что, командир? — черёмуха подался вперёд. — Ты совсем двинулся — мертвецу угрожать? Хочешь на червей у меня под кожей полюбоваться? Давай-давай, только говорить ты с кем будешь? У тебя вопросы какие-то были, помнишь?

Соций выдохнул.

Черёмуха знает, что делает. Знает, куда волну гнать, чтоб башка не варила.

Черёмуха — университетская боевая блядь.

Нельзя расслабляться.

— Дался вам всем Андрей, — мотнул головой Соций. — И чего дался-то? Самый скользкий с виду потому что? Так все ж понимают, что это он специально так держится. Никто из нас в вашу лажу не поверит — на что рассчитываете?

Не о том спрашивать собирался, но что теперь-то.

— Ты будто не врубаешься, — черёмуха уставился в потолок. — Он голову своей первой гэбни…

— Да не он, бляди, — Соций аж хуякнул кулаком об пол.

Все, все обсосали уже эту ёбаную Колошму. Чем она намазана, что не перестать сосать до сих пор?

— Не он, и не он стрелял, и не он приказ отдавал — оно как-то само получилось, — подтвердил черёмуха. — У него всегда так и бывает: тут два слова, там два слова, похлопал глазками, а потом оно как-то само получилось, а Андрей вроде и не делал ничего.

Не поспоришь.

Но что с того?

Черёмуха хмыкнул:

— Он ведь тому голове гэбни в рот заглядывал, каждое слово ловил, буквально в тетрадочке записывал. Серенькой такой, как сейчас помню. Бац — и перестал записывать. Тетрадочка, наверно, закончилась.

— Что ты мне доказать пытаешься?

— Не доказать. Показать, — черёмуха явно видел в переплетении металлических балок на потолке что-то более занимательное, чем скептичное лицо Соция. — Вам ведь кажется, что вы тут вчетвером против всего мира, маленькая храбрая Бедроградская гэбня. А это ж нихуя не так. У вас служащих, полуслужащих и всяких прочих — жопой ешь. Какую работу вы им даёте — другой вопрос, но они есть. Все ыздные гэбни Бедроградской области и их служащие — тоже под вами, правильно? Да и Порт, Университет — они ж вам не враги на самом деле, вам просто хочется, чтоб они были врагами. И простые люди имеются, которые вообще ни при чём. То есть вы за них отвечаете, это, наверное, никак из головы не выкинешь, но парочка-то приятелей для забухать и расслабиться точно найдётся, — черёмуха помолчал немного, продолжая крайне осмысленным взглядом сверлить балки над головой. — А на Колошме-то не так. Степь кругом, все люди в радиусе нескольких десятков километров — это те, кто на Колошме. Заключённые и охранники. С заключёнными понятно, но охранники-то тоже чай не из институтов госслужбы. Местные же в основном, из самых цивилизованных степных поселений — себе на уме, работают за зарплату. И для гэбни Колошмы, выходит, есть только гэбня Колошмы. Это ж правда как на вражескую территорию вчетвером пробраться. А тут такое дерьмище в гэбне.

Продолжать черёмуха не стал.

А Соций не стал отвечать.

Ощущение было, будто стены раздвигаются и истаивают. Будто за ними эта ёбаная степь. Может даже — ёбаные горы: засиженные снайперами перевалы и заминированные ущелья, а вы идёте вчетвером — четыре ножа и одна граната, можно ещё прикладом приложить, если что, но патроны всё, и найти б хоть один труп при патронах, неважно, в чьей форме и с каким флагом, ничего не важно, только б вы четверо дошли хоть куда-нибудь. Вчетвером, не меньше, только б не меньше.

Можно идти и не вчетвером, это случайно так подумалось. В армии-то гэбен нет. Сколько выжило в очередной операции — столько и идёт. Но каждый, кто с тобой на войне, должен куда-нибудь дойти. Что бы ни творил и кем бы ни был — должен. Это не сантименты, это такое правило. Не веришь в него — не суйся.

А стены всё раздвигались и раздвигались.

Переутомление, в глазах рябит. Весь вечер и почти всю ночь ко встрече с Дмитрием Борстеном готовились, а теперь стены уплывают.