Чумная экспедиция (Сыск во время чумы)
Шрифт:
– Не знаю, как тебе, а мне сухари уже поперек горла встали. На завтрак, обед и ужин - одни сухари, что с собой привезли, - пожаловался Бредихин.
– Девки-то чем получше гостя попотчуют.
– Откуда тебе получше - в Москве голод!
– встрял Артамон Медведев.
– Та же тухлая солонина! Да и зачумленная, поди! Собой попотчуют - и ладно. Нам бы их кормить не пришлось.
Бредихин только рукой махнул.
– Ничего, девки - шустрые, спроворят угощение, - решил Архаров, еще не уверенный, что отважится на амурную вылазку.
– И где же это они угнездились?
– Сводня сказывала -
Зарядье? Архаров хмыкнул.
Пожалуй, визит необходим. Сводня много чего сможет порассказать про местных жителей - а лучше всего, чтобы проболталась про те тайные трактиры, где за немалые деньги поят бесстрашных москвичей непоказанным вином и водкой загадочного изготовления. Меченые-то рубли там, скорее всего, вынырнут.
– А далеко ли от тех ворот, где по лестнице к Богородице лазали?
– спросил Архаров.
– Нет, недалеко, - отвечал несколько удивленный вопросом Бредихин.
– Собирайся, Левушка, - велел Архаров.
– И Матвея перехвати, пока он в чумных бараках не заперся, - пусть он тебя насчет французской хворобы просветит. Сводня-то будет божиться, что девки чистые, да только ей веры особой нет.
Бредихин усмехнулся - Архаров все же не поверил в непорочность Марфы Ивановны.
Весь восторг вселенной отразился на Левушкиной рожице. И он тут же выскочил за дверь.
– Коли что не так - мы весь ее вертеп по бревнышку раскатаем, - весело, предвкушая вечерние радости, пообещал Бредихин.
– Кабы вертеп!
– сердито воскликнул Медведев.
– В Европе - вон там вертепы! Я в парижских газетах читал, братец газеты привозил, - девки живут вместе, под присмотром, в чистоте - бордель называется. Врач их наблюдает! А у нас жмутся по углам! Наберет сводня двух-трех девок - и промышляет!
– Да, до борделей нам еще далеко, - согласился Бредихин, и в голосе была явственная зависть к европейцам.
– Что значит - полвека бабы на престоле! Бабе мужской потребности вовеки не понять. Все государыни по очереди указы пишут и девок гоняют, вон матушка Катерина додумалась в Нерчинск высылать. А французской хвори тем не искоренишь!
– Да и бильярд к блядству приравняли было, - заметил, входя, Матвей.
– Он-то чем провинился?
Он был уже в епанче, шляпу нес под мышкой.
– А мы уж за тобой Тучкова командировали!
– сказал Архаров, и тут же явился Левушка.
– Да я сам к вам шел. Выезжать пора, что ли?
– Мы со сводней сговорились. Четыре девки есть, божится, что чистые. Пойдешь с нами, Матвей Ильич? Глядишь, и потехи тебе перепадет, - пообещал Артамон Медведев.
– Да мне бы штоф, да закуски побольше, и никаких девок не надо, - сказав это, Матвей задумался.
– Матвей Ильич! Пойдем, право!
– взмолился Левушка.
– Это аспиды меня брать не хотят. Говорят - дитя! Да я уж который год бреюсь!
– Вот те и чума… - не обращая внимания на Левушкины вопли, заметил Матвей.
– Казалось бы, сидеть по углам да Богу молиться… Так нет ж - и сводни бегают, и кабаки потайные открыты, и торг идет… Да! На торгу чтоб ничего не брать! Мародеры по выморочным домам шастают. Хозяева померли, ворота нараспашку, а они и таскают заразное имущество.
– Да уж знаем, - буркнул Архаров.
– За это -
Архаров полагал, что ему удастся разведать о кабаках у докторов и служителей при лечебницах и бараках. Матвой уже кое с кем познакомился - и Архарову почему-то казалось, что и у него не будет препятствий к знакомствам. Но его и близко к этим людям не подпустили.
Он надулся и разворчался - день проходил в суете, и суета была какая-то напрасная. Он даже понял вдруг, что не нужны ему никакие девки. Тело, намаявшись в седле, требовало теперь только тюфяка, желательно помягче, и стопки водки на сон грядущий - чтобы спалось без сновидений.
Но не только ровесник Медведев был бодр - Бредихин тоже чувствовал себя молоденьким жеребчиком, учуявшим табунок кобыл.
Архаров, по природной склонности к поискам внутреннего порядка вещей, проявлением которого была взимосвязь имени и нрава человека, был этим неприятно удивлен. Бредихин старше на добрых пятнадцать лет - ему бы кряхтеть и на прострел в пояснице жаловаться! (Эту радость Архаров не так давно впервые изведал). Он же, вопреки порядку, скачет козликом и рассказывает пресмешные непотребные историйки.
– Как-то одна дама никак забрюхатеть не могла. И молебны служила, и по святым местам ездила - ну, не дается ей это дельце. Наконец додумалась - позвала цыганку-ворожейку. И говорит: мне-де известно сделалось, что вы, цыгане, колдуны и можете дитя наколдовать. Ты, говорит, цыганка знатная, умелица, что хочешь делай, только чтобы мне дитя родить. Как скажешь - так я и поступлю, всякое твое слово исполню! А цыганка ей: поди, голубушка, со своей бедой к цыгану! Он те наколдует!
Архаров расхохотался. Смех у него был неожиданный и весьма звонкий.
Бредихин, вертясь в седле, как сорока на колу, вспомнил и другую историйку - как вдова пришла к судье просить на злоязычных соседей. Сказали-де, будто она четверых незаконных детей прижила. Мудрый судья отвечал так: не слушай ты сплетников, всем ведомо, что они никогда правды такой, какова она есть, не скажут, зато всегда прибавят к ней половину.
Эту историю Архаров уже слыхал. Смеяться не стал, но покивал, одобряя рассказчика.
Тем более одобряя, что вдруг ему сделалось ясно - таким манером Бредихин борется с подступивим вдруг, как вода к горлу, страхом. Борется и за себя, и за тех, кто рядом, не давая им возможности ощутить это приближение беды, опасное тем, что ввергает во временное бессилие.
Сам он сопротивляться страху умел с детства. И по очень простой методе - с первым же его приближением бросался в бой, так что страх оставался где-то далеко позади и уже не имел шанса догнать жертву. Тут же - поди разбери, где бой… Ездишь, ездишь, сопровождаешь, по сторонам поглядываешь, пистолеты потрогиваешь, шпажный эфес поглаживаешь…
Тошно.
Его благоприобретенная храбрость в бредихинских подпорках не нуждалась - был бы только напротив враг. А вот враг-то как раз прятался. Мелькнула и спряталась за углом его харя. Свист раздался вслед кавалькаде. И не единожды…