Чуваки. Правдивые истории

Было от чего хмуриться Шульцу. Копы снуют по заводу, а у него на самом виду, на складе готовой продукции лежат четыре коробки виски «Глендфиддикс». Одна надежда на пару бутлегеров, которые прорвутся через любые полицейские кордоны. Этими лихими бутлегерами были бабки Степанида и Лупаниха.

Наконец контрафактное виски были перегружены в сумки-тележки бутлегеров и шустрые бабульки заковыляли к проходной завода. Шульц в волнении наблюдал в окно, как они, семеня, приближались к полицейским, но те лишь расступились и отдали честь бабулькам.

– Проскочили, – радостно заключил Шульц, видя, как бутлегеры скрылись за проходной. Неприятности миновали Синдикат.

Зато не миновал беды Колюня Лосев. В душевой цеха происходила экзекуция. Бедный Колюня стоял в одних семейных трусах и взывал к состраданию Нели-кувалды.

– Неля Аркадьевна, умоляю, не казните! Я всё исправлю.

Но напрасны были мольбы его, ибо инквизитор лишь мило улыбалась и говорила:

– Помилуй бог Колюня, разве контрастный душ это пытка? – и поливала из шланга Колюню.

– Контрастный?! – вопил тот. У него зуб на зуб не попадал от холода, и он стонал: – Да вы меня только холодной водой поливаете!

– Все мы не без греха, – вздыхала Неля-кувалда, – ты по пьянке за конвейером не проследил, я вот забываю тёплую воду включить.

Возразить Колюня не успел, в душевую, вошёл, технолог Ласков.

– Неля Аркадиевна вот вы где, а я вас по всему цеху разыскиваю. Где думаю наш старший мастер? – улыбаясь, сказал он.

– О чём вы говорите Майер Изяславович, какой это старший мастер?! Это старший надзиратель тюрьмы «Синг-Синг»! – вопил Колюня.

– Такой душ, Колюня, полезен, для твоей, нервной системы, изрядно расшатанной алкоголем, – Неля, продолжая поливать Колюню из шланга.

– Я буду жаловаться в Европейский суд по правам человека! – орал Колюня, прикрываясь рукой от тугой струи воды.

– А я пожалуюсь на твои пьянки Клаве, – парировала Неля, – посмотрим, кому быстрее прилетит, мне из Европы или тебе от Клавы.

Это было серьёзным заявлением. Жена у Колюни была женщиной суровой, и тот боялся её как огня.

– Неля Арнольдовна, да что вы сегодня какая?! – фальцетом заверещал Колюня. – Никаких шуток не понимаете.

– Ладно, шутник, иди, оботрись и что б вмиг исправил все, где напортачил, – Неля выключила воду и Колюня тут же испарился.

– Что у вас Майер Изяславович? – спросила Неля технолога

– Принёс новый техпроцесс на маринованные грузди, – ответил тот.

Жизнь в Чуваках шла своим чередом. Женька Штерн выбрав свободную минутку, навестил своего друга Ваньку Уварова, который в спортзале тренировал команду боксёров из поселковых школьников. В полутяжёлом весе, тренировался в этой команде сынишка Женьки, двенадцатилетний Дамирка Штерн. Слово «сынишка» как-то не вяжется с Дамиркой. В свои двенадцать лет, он рослый, восьмидесятикилограммовый мальчишка, больше походил на взрослого парня. В эту зиму, Дамирку возили на чемпионат области по боксу среди юношей. Потребовалась справка от психиатра, которого в нашей поликлинике не было. Дамирку повезли в город, там врач, взглянув на него, потребовала паспорт. Когда ей объяснили, что мальчику всего двенадцать лет, и паспорта у него пока нет, психиатр направила Дамирку к наркологу, заявив, что такой здоровый парень, наверняка наркоман. Впрочем, эпизод этот вспомнился без всякой цели. Сейчас же Дамирка увлечённо лупил боксёрскую грушу.

Кивнув другу, Ванька крикнул своему младшему сынишке, который тренировался тут же:

– Эмиль, не сачкуй! Прыгай через скакалку, а не топчись на месте.

– Ну как мой сынишка? – спросил Женька.

– Талантливый мальчишка, не в пример папаше, – ответил Уваров.

– Не нарывайся юноша, – заметил Женька и тут же добавил, – сегодня новый начальник полиции приходил знакомиться.

– Ну и как он тебе?

– Что тебе сказать Иван, – пожал плечами Штерн. Посмотрев на друга, он улыбнулся и продолжил: – Всё логично, у Чуваков, полицейским должен быть Лошак.

– Понятно, – кивнул Ванька, – увидим чего он стоит. Жизнь всё покажет. Как говориться: «Жизнь как депеша, коротка и полна ошибок».

– Всё-то ты шутишь, – вздохнул Женька, – завидую я тебе.

– Ты мне?! – удивился Уваров.

– Как-то у тебя всё ладно в жизни, – пояснил свою мысль Женька Штерн.

– А у тебя, что не так? – искренне удивился Ванька. – Деньги есть, жена красавица.

– Сейчас-то мне грех жаловаться, – согласился Женька. Помолчав, он продолжил: – Я когда из «зоны» освободился. Приехал домой и первым делом на могилку к матери пошёл. Ты же знаешь, она умерла, когда я на «зоне» чалился. Сижу так у могилы матери о жизни думаю: «Вот суетился всё бабла побольше загрести хотел. А в оконцовке что? Жена ушла, мать чужие люди похоронили».

– И что надумал?

– Знаешь Иван, как на кладбище хорошо о жизни думается? – улыбнулся Женька. – Решил я тогда в Чуваках остаться, дома-то всё лучше. И жизнь наладилась! В то лето я с Виолеттой и познакомился. Вернее знал её и раньше, как-никак на соседней улице жила, но девчонкой ещё была и я внимания на неё не обращал. А тут вскоре и ты, старый друг в Чуваки вернулся.

Копание в собственной душе, вещь заразная как гонконгский грипп, и Ванька, подхватив настроение друга, сказал:

– Я в отличие от тебя на кладбище не размышлял, но мысли похожие и в моей башке родились. Как тебе известно, я поездил на чемпионаты мира и Европы, но всё как-то мимо пьедестала. Когда со спортом завязал, помыкался в обеих столицах и решил домой на родину вернуться. Приехал и гляжу, соседская Нелька из угловатой девчонки в такую королеву превратилась. « Ну, – думаю, – надо жениться, иначе уведут», – рассмеялся Ванька, – интересно получилось, рыскал в дальних краях в поисках счастья, а нашёл его дома. Верно, говориться: «В жизни всякое бывает, да не каждому достаётся».

Пока Женька с Ванькой в спортзале предавались воспоминаниям, моя двоюродная сестра Галина Головачёва у себя во дворе кормила своё семейство. Состояла семья Галины из сына Кольки, девятнадцатилетнего балбеса, мужа Петра и его младшего брата Вовки. Впрочем, вот уже сорок лет, никто Вовку по имени не звал, а величали Огурцом.

В своё время братья Головачёвы, а было их трое: Дмитрий, Пётр и Владимир, были грозой Чуваков. Все трое пьяницы и драчуны, каких свет не видывал. Впрочем, в то время у нас в Чуваках было одно развлечение, хряпнуть самогонки и подраться за клубом. Митька Головачёв и считался у нас в Чуваках первым бойцом. Парнем он был видным, вот и влюбилась в него Галька. Вся наша родня встала на дыбы против её выбора, но Галька, ни в какую, настояла на своём. Вышла она за Митьку, родила сына Кольку.

Митька, женившись, не остепенился, и закрутила беспутная жизнь братьев Головачёвых так, что все трое больше по «зонам» отирались, чем на свободе гуляли. Намыкалась Галька со своим беспутным муженьком, и по всему было видно, что сынок, когда подрастёт, по дорожке вслед за папашкой пойдёт.

После очередной отсидки, Митька освободился раньше всех из братьев. Оглянулся он кругом и пришла в его бедовую головушку мысль, что годы просвистели в ожидание очередного звонка об освобождении из «зоны». И жизни уж конец недалёк, а он всё по кривой дорожке идёт. Взялся за ум Митька, устроился слесарем на консервный завод, стал ждать освобождения сына из «малолетки», и братьев из «зоны».