Чувства встречного направления

"Как знать", – усомнился я, и процитировал Шекспира:

– Нет ничего под солнцем, добрый друг. Но и в подлунном мире, только тени. Нам кажутся они, Гильермо, милый.

Он растерялся:

– Что, простите?

– Нет, ничего. Мысли вслух, навеянные одиночеством, океаном и назойливым запахом морской капусты. Вы замечали, как противен запах варёной капусты? Особенно на рассвете, когда вы зябните под одеялом. Вам холодно, Вселенная скукоживается до размеров стёганного одеяла, вы втягиваете плечи и пятки, завидуя черепахе, и стараетесь не расплескать даже джоуля тепла… Ведь вы зябнете под одеялом?

Он потряс головой, отрицая моё предположение. Он не зяб под одеялом.

О чём можно говорить с таким человеком? Он потерян для Общества! /шучу

Помолчали.

С горки скатился малыш, мадам объявила, что пора отправляться домой. "Всё же гувернантка, – понял я. – Служит по времени". Подумал, что слишком резко "отшил" преподавателя фортепиано: "Он имел на меня виды…" Пошел на попятную.

Напомнил:

– Вы говорили о музыке. О фортепиано.

В дюжине метров от берега дремала чайка, засунув голову под крыло; она покачивалась на волнах не испытывая морской болезни.

– Тридцать лет я работаю в школе, – проговорил мужчина. – Имею опыт и наблюдения. И сделал некоторые выводы. И даже, – он аккуратно засмеялся, – имею победы личного характера.

– Неужели? – сказал я.

К этому моменту жрать хотелось немилосердно. Проблемы личного характера яйцеголового, а также все трудности мировой фортепианной (и педагогической) индустрии отошли на задний план. Презрев приличия, я приступил к трапезе: погрузил палочки в коробку и ухватил максимальное количество съестного.

Святые угодники!

Лапша тянулась бесконечной вереницей, напоминая порожние вагоны железнодорожного состава. Я старательно втягивал его (состав) в депо (своё нутро), однако, вскорости, пришлось оборвать поток. Висевший у подбородка фрагмент я втянул с характерным звуком: "С-с-у-о-уоп!"

Этот звук – полагаю небезосновательно! – составляет значительную часть удовольствия (хотя немногие респонденты откровенничают, подобно мне).

– Совершенно так, – сказал яйцеголовый. – Я умудрился совершить должностное преступление и получить личную выгоду из служебного положения.

Пришлось уточнить:

– Из положения преподавателя музыки?

– Именно так.

– В муниципальной школе?

– Абсолютно верно.

– Выгоду?

– Да.

Хотелось пошутить: "Вы стырили моток басовых струн и сплели гамак себе на дачу? Или изготовили бронированный корсет в подарок тёще?" Вместо этого я проговорил:

– Забавно.

– Не верите?

– Как вам сказать… не то чтобы не верю, но имею основания сомневаться. Если не считать выгодой бесплатные ученические концерты.

Мой визави опять засмеялся. Он смеялся своеобразно: негромко, прикрывая рот ладонью. Если бы он был девушкой, я бы назвал такой смех кокетливо-стыдливым (девушкам неприлично хохотать громко). Однако мой новый знакомец был мужчиной (по всем вторичным половым признакам), и я назвал его смех воздержанным.

Мужчина радовался и смущался одновременно, а потому прятал свою радость от окружающих.

Я подумал, что так может смеяться взломщик сейфов (потешаясь над законом) или… преподаватель музыки – не желая обидеть ученика. Учащийся всегда бывает чувствителен к насмешкам (даже самым беззлобным). Мастер уверен в своей правоте, в своём внутреннем стержне (а если нет стержня, то нет и Мастера). Чужие насмешки его не трогают. Ученик обязан огладываться на окружающих, прислушиваться. Он живёт с тонкой кожей, и ему легко сделать больно.

Конец ознакомительного фрагмента.