Чувство реальности. Том 1

Примерно через неделю после своего ухода он решился обратиться к Макмерфи с просьбой:

— Если у тебя такие широкие возможности, узнай, пожалуйста, как здоровье моей жены.

Макмерфи в ответ презрительно хмыкнул, однако вскоре сообщил, что Клара вполне здорова, недавно посетила дорогого стоматолога и вставила себе несколько фарфоровых зубов.

Вечерами Макмерфи любил вместе с Григорьевым смотреть по видео советские фильмы. Он постоянно совершенствовал свой русский, требовал комментариев и объяснений, если не понимал чего-то. Больше всего ему нравилось "Белое солнце пустыни" и "Неуловимые мстители". Однажды он попросил растолковать выражение "А казачок-то засланный" и, выслушав объяснения, противно подмигнул:

— Это как ты, да?

Историю о своих всплывших документах Григорьев узнал из теленовостей и понял, что теперь придется расставить все точки над "и". Макмерфи явился озабоченный, нервный, злой и заявил, что его руководство желает покончить со всякой двусмысленностью и требует, чтобы Григорьев выступил с официальным заявлением.

— Нам не нужен человек, который шляется по девкам и теряет документы! Ваши готовы раздуть международный скандал, они обвиняют нас в провокации, в убийстве, черт знает в чем. Ты должен прекратить это дерьмо, Эндрю!

— Какие девки, Билл? Ты же отлично знаешь, что бумажник у меня вытащили, нигде я не шлялся, все это полнейший бред.

Макмерфи ничего не ответил, шлепнул на журнальный стол увесистую пачку газет и вышел, шарахнув дверью. Андрей Евгеньевич принялся изучать прессу. Первые полосы бульварных газет и тонких иллюстрированных журнальчиков украшали шикарные заголовки: "Роман русского шпиона с чернокожей жрицей любви", "Тайна "нежного зайчика" из КГБ", "Красный десант в квартале "Красных фонарей".

Везде были портреты чернокожей девчонки, ее звали Муоки, она с восторгом позировала перед камерами, раздавала интервью и врала так вдохновенно, что издательство "Стомак анд систерс" готово было заключить с ней контракт на издание книги интимных воспоминаний.

Один из журналов напечатал крупный цветной снимок, на котором Муоки стояла в обнимку с черным молодым человеком. Голову его украшали желтые войлочные косички. Внизу пояснялось, что это родной брат Муоки, уличный музыкант по имени Нго. Он знает много разных песен, в том числе и русские, например про девушку Катюшу.

Григорьев засмеялся. Он хохотал долго, громко и заразительно. Сначала в комнату сунулась испуганная физиономия горничной, затем явился Макмерфи.

— Вот он, стервец, вот он, голубчик! "Поплыли туманы над рекой"! Ну конечно! А я, дурак, голову ломал, не мог понять, как, каким образом?! — стонал Григорьев и хлопал себя по коленке свернутым журналом.

— Что с тобой, Эндрю? Кто стервец? Какие туманы? Тебе нехорошо? Может, воды дать?

— Нет, ну ты посмотри, как гениально врет, это же потрясающе! Умница девчонка, честное слово, молодец! — Он успокоился, выпил залпом воду, поданную Макмерфи, и, взглянув на него снизу вверх слезящимися от смеха глазами, тихо произнес:

— Помнишь, я тебе рассказывал? Вот он, нищий с желтыми косичками! Его зовут Нго. Он умеет петь "Катюшу" почти без акцента. Он вытащил у меня бумажник, а потом зашел в гости к сестренке в "Сладкую Пусси". Они выпотрошили бумажник, деньги взяли, права и паспорт оставили валяться. Когда нагрянула полиция, она выдумала про клиента, чтобы не выдать брата, а когда поняла, какой дикий это вызывает интерес, не растерялась, стала сочинять дальше и заработала себе такую славу, о какой и мечтать не могла в своем борделе. Теперь у нее начнется новая жизнь. Разбогатеет, глядишь, книжку напишет: "Как я любила русского шпиона", что-нибудь в таком роде. Издательство забацает рекламную компанию, получится бестселлер. Проститутка из "Сладкой Пусси" станет знаменитой писательницей. Поистине Америка страна великих возможностей! Нам до вас далеко.

— Успокойся, Эндрю, бестселлера не выйдет, она не умеет писать по-английски, — пробормотал Макмерфи, — а вам до нас не так далеко, как кажется. Что касается уличного певца Нго, так мы все это уже давно вычислили, и про бумажник, и про "Катюшу".

— Стало быть, твоему руководству известно, что я ни по каким девкам не шлялся. Зачем же вы допустили? Почему не пресекли это публичное дерьмо в самом начале?

— Мы живем в демократической стране, Эндрю. Свобода, она и для дерьма свобода, ничего не поделаешь. Ладно, хватит об этом. Успокойся. Скандал пошумит и стихнет, его забудут, начнется следующий. Ты же знаешь, это бесконечный процесс. Тебе надо привести себя в порядок. Ты плохо выглядишь. Оброс, не бреешься. Я пришлю парикмахера, тебя красиво подстригут. Завтра у тебя пресс-конференция и несколько прямых эфиров. Пора выходить из подполья. Ты заявишь, что попросил в США политического убежища, а история про твои визиты в "Сладкую Пусси" — наглая фальсификация, состряпанная КГБ.

— Но как же? — Андрей Евгеньевич растерянно кивнул на газеты и журналы, раскиданные по ковру. — Нужны доказательства, что я действительно не…

Макмерфи усмехнулся, весело подмигнул и, как фокусник, вытащил из-за спины коробку с видеокассетой. Через минуту на экране телевизора возникло темное лицо девушки по имени Муоки. Григорьев в первым момент не узнал ее. На снимках в желтой прессе она была сильно накрашена, буйные негритянские кудри уложены в замысловатую прическу, плечи голые, грудь почти голая, в ушах гигантские серьги, на шее блестящая бижутерия.

На пленке она выглядела совсем иначе. Глухой черный свитер с высоким горлом, волосы приглажены и стянуты сзади в скромный хвостик, никакого макияжа, никаких украшений. Срывающимся, дрожащим голосом она поведала, как ее шантажировали злодеи из КГБ, угрожали устроить высылку из страны, искалечить, даже убить. Подкинули документы, заставили рассказать полиции и журналистам то, что она рассказала. Английский ее был настолько ужасен, что внизу бежала строка субтитров.

— Мне жалко этого человека, хотя я никогда его не видела, — говорила она, глядя в камеру испуганными детскими глазами, — я поняла, что ему хотят сделать плохое только за то, что он выбрал свободу, сбежал из коммунистической тюрьмы. Но у меня не было выхода. Я люблю Америку, самую лучшую страну в мире. Я не хочу, чтобы меня выслали. Я не хочу стать калекой, мне страшно умирать, мне всего лишь восемнадцать лет. А эти люди из КГБ способны на все. У них нет сердца.

Надо отдать ей должное. Подробности о шантаже и угрозах она выкладывала не менее вдохновенно, чем предыдущую сказку.

— Ну вот, — ухмыльнулся Макмерфи, вытаскивая кассету, — шоу продолжается. Завтра твой дебют, потом сразу ее выход, на бис, так сказать. Чтобы ты немного взбодрился, я приготовил для тебя маленький подарок. — Он достал из кармана и протянул Григорьеву глянцевый конверт, на котором был нарисован симпатичный белый зайчик с розовыми ушками, а над ним кудрявыми золотыми буквами написано: "Привет, папочка!"

Внутри оказалось Машино письмо и фотография. Снимок был немного измят, уголок надорван. От письма исходил едва уловимый запах каких-то сладких индийских благовоний, запах борделя.