Чужак с острова Барра

Гуся подстрелил один из наших охотников, по имени Комтук. Птица была в состоянии крайнего истощения и, совершенно очевидно, достигла нашего района лишь после длительного и очень тяжелого перелета. Перья птицы густо перемазаны нефтью, и Комтук сообщает, что от слабости она не могла лететь. До земли гусь добрался по льду пешком..."

На глазах Рори навернулись слезы, он с трудом читал.

"Спешу сообщить вам, что птица еще жива", - говорилось дальше в письме. Застилавший глаза Рори туман внезапно прояснился, и он с жадностью стал читать дальше: "Комтук - один из лучших христиан среди наших эскимосов, и, когда он заметил удивительную ленту и кольцо на лапке этого необыкновенного гуся, он подумал, что птица эта не что иное, как вестник господень. Он тотчас же принес его ко мне и ревностно старался вместе со мной выходить птицу. К несчастью, выстрелом Комтука ей раздробило крыло и лапку. Я наложил повязку на крыло и лапку так, чтобы гусь не мог ими двигать, поскольку надеялся еще, что они заживут. Я не делился с Комтуком своими опасениями, однако птица настолько истощена, что, боюсь, едва ли протянет несколько дней".

Это было все. Рори вновь взглянул на первую страницу письма. Оно было написано седьмого мая, больше двух месяцев назад. Он снова принялся за упаковку вещей, сердце его стучало, как молоток клепальщика. Он полагал, что разработал план наблюдений за птицей самым тщательным образом, а теперь обнаружился важный пробел. Он-то считал, что достаточно определить место зимовья - и тем самым автоматически разрешится весь комплекс вопросов: дельта Миссисипи означает окончательный союз, остров Барра — разлуку. Он не предусмотрел того, что, покинув подругу, гусь потом вновь отправится на ее поиски.

И вот теперь благодаря счастливому случаю он узнал истинное положение вещей. С новым пробуждением вешнего стремления к гнездованию ман-тай-о действительно попытался отыскать свою подругу. И погиб при этой попытке. Размозженное крыло, размозженная лапка, нефть. Рори знал, какие беды может причинить морской птице нефть. Как только она пропитает перья, с ними уже ничего не сделаешь до следующей линьки и появления новых перьев. И редко когда обмазанной нефтью птице удается дожить до спасительной линьки.

Поезд отходил через час, а у Рори еще не было билета. Торопливо рассовывал он последние вещи.

Ему хотелось, чтобы мать узнала конец этой истории. И Кэнайна тоже. Она любила Белощека. Она должна непременно узнать о нем. Он напишет Рамзеям и попросит передать ей.

Однако... может, это еще и не конец.

Рори схватил чемодан и выбежал из дому. Когда он прибыл на вокзал и занял очередь в кассу, оставалось всего пятнадцать минут до отхода поезда в Северное Онтарио. Беспокойно переминался он с ноги на ногу, медленно продвигаясь вперед. Когда он оказался у окошечка кассы, безмолвно уставившись на кассира, до отхода осталось лишь пять минут.

— Куда? — нетерпеливо спросил кассир. .

До этой минуты Рори не знал, что он ответит.

— До Мусони, — ответил он без малейшего колебания, даже не удивившись этому.

Мысль была дикая, однако не такая уж невозможная - не исключена вероятность, что гусь долетел до берегов Кишамускека, и Рори должен был удостовериться в этом. Если повезет, можно избежать встречи с Кэнайной, в такое время года они часто покидают поселок, отправляясь на лов рыбы.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Было совсем рано, и утренние тени были еще длинны и прохладны, когда Рори, обливаясь потом, вышел из леса на берег Кишамускека с каноэ на плечах. Опустив каноэ наземь, он осмотрелся. На первый взгляд все как будто по-прежнему: справа болото, слева синее озеро, а между ними полумесяц песчаного пляжа. Вот даже колышки от палатки и зола их костра. И все-таки все уже не так, как прежде. Словно у мертвеца, еще сохранявшего облик живого, тогда как душа и жизнь, делавшие его реальным, давно улетучились.

С облегчением Рори узнал от Рамзеев, что Кэнайна находится в лагере на берегу залива, на лове осетра. Стало быть, он сможет поискать ман-тай-о и вернуться домой следующим самолетом, не встретившись с ней.

Он спустил каноэ на воду и начал грести. Вдруг в горле пересохло, и дыхание участилось. Он причалил к островку и безмолвно застыл на песке, только полоска ивняка отделяла его от маленькой заводи, где они прошлым летом поймали и окольцевали гусей. Он с напряжением вслушивался в долетавшие оттуда звуки. Он простоял так, пожалуй, с минуту, когда услышал за ивами тихое, гортанное гоготание гусыни-канадки. Он ждал более резкого, похожего на тявканье гогота гуся. Ответа, однако, не последовало. Вновь загоготала канадка. И вновь никакого ответа.

Она была одна.

Рори осторожно протиснулся в заросли ивняка. Опустившись на четвереньки, пополз он вперед. Сквозь листву синевой мерцала вода. И тут Рори увидел - канадка все-таки была не одна. Рядом с ней плыл Белощек, больше похожий на грязное, ободранное чучело, чем на ту величественную птицу, какою был он в прошлом году. Он страшно исхудал, и нефтяные пятна все еще чернели на его крыльях и брюшке. Он начал линять, но выпавшие перья болтались косматыми комьями, прицепившись к корке нефтяных пятен. Желтая лента на шее уцелела, хоть была изорвана и перемазана нефтью.

А старая любовь все жила в его измученном теле. Подняв пищу клювом, он галантно предложил ее подруге, потом вытянул прежним движением шею поверх ее шеи и быстро почистил ее крыло.

Сердце Рори громко стучало, и все же он почувствовал, что с плеч его будто свалилась тяжкая, удручающая ноша. То, что многие месяцы казалось лишь сентиментальным вздором, теперь внезапно вновь приобрело смысл и научную ценность. И подумалось ему: так, должно быть, чувствует себя приговоренный к пожизненному заключению, когда ему внезапно выходит помилование!

Долго он не выпускал из виду пару гусей, наконец пополз прочь и только теперь обнаружил вдруг слабые оттиски ее мокасин на твердом влажном песке вдоль ивовых зарослей. Это были следы именно ее мокасин. Следы небольшие, ну а какая другая женщина могла прийти сюда? Следы были уже полусмыты дождем — она прошла здесь недели две назад.

Рори глядел вниз, он рассматривал следы не в силах отвернуться. Минувшей зимой, дождавшись известия о прилете Белощека на Барру, он увидел в этом подтверждение неизбежности своего собственного решения. У него возникло чувство, что не один он таков. Но теперь Белощек вернулся обратно, и Рори, один Рори, остался наедине со своим решением.

Спустив каноэ на воду, поплыл он обратно, раздираемый противоречивыми чувствами. Но когда до Кэйп-Кри оставался еще немалый путь, конфликта не стало.

На следующее утро он попросил Берта Рамзея отправить две телеграммы. В первой был его отказ от места в фирме "Заповедные леса Севера". Вторая телеграмма была адресована П. Л.: "leucopsis вернулся. Отступник также хотел бы вернуться в Торонтский университет и сделать там докторскую".

Затем он сразу же отправился в путь на большом Каноэ с подвесным мотором, оставил позади устье Киставани и взял курс вдоль побережья залива Джемса.