Чужак в стране чужой (Чужак в чужой стране)

— М-м… вот же так его и туда, да он же, получается, неправоспособен.

— Конечно. Майк не может распоряжаться собственностью, он просто не верит в существование этой мистической связи — так же как я, например, не верю в его «Стариков». Единственная собственность Майка — зубная щетка, так он и об этом даже не знает. Если ты ее заберешь, он решит, что изменение произведено по указанию Стариков.

Джубал снова приложился к стакану и наставительно поднял палец.

— А раз уж Майк неправоспособен, никак нельзя допустить, чтобы возникли хоть малейшие сомнения в его правоспособности. Иначе назначат опекуна — и кто, по твоему мнению, может оказаться в этой роли?

— Кто? Конечно, Дуглас. Ну или какой-нибудь из его прихлебателей.

— А ты уверен? Ты припомни-ка получше состав Верховного суда. А вдруг фамилия их избранника будет Суфамувонг? Или Надь? Или Ки?

— Д-да. С них станет.

— В каковом случае долго наш знакомый не проживет. Либо проживет долго, но в таком месте, откуда не больно-то смоешься, это вам будет не бетесденская больничка.

— Ну и что же ты намерен делать?

— Власть, номинально принадлежащая Майку, слишком опасна, в первую очередь — для него же самого. Так что мы с ней расстанемся.

— А каким образом можно отдать кому-то такие дикие деньги?

— Никаким. Их передача сразу сместит равновесие власти; только о таком заикнись — мигом устроят проверку правоспособности. Так что пусть себе тигр несется со всех ног, а мы будем цепляться за уши и молить Бога, чтобы не сбросил. Вот, Бен, послушай, что я думаю сделать, а потом постарайся найти в плане слабые места. Не в юридическом смысле; эксперты Дугласа накрутят сколько угодно казуистической мутотени, да еще я за ними проверю. Ты обнюхай все в смысле политической разумности и осуществимости. Так вот…

19

На следующее утро дипломатическое представительство Марса отбыло в Правительственный дворец. Непретенциозно одетый претендент на Марсианский престол и держал себя безо всяких претензий; нимало не обеспокоенный целью путешествия, он просто сидел и получал удовольствие. Так и не найдя собачьей упряжки, Джубал заказал «Летающий Грейхаунд». Майкл разместился в обзорном куполе, с Джилл справа и Доркас слева; без умолку треща, девицы демонстрировали ему красоты земного ландшафта, в то время как сам он больше молчал и только крутил головой. Вся эта троица втиснулась на сиденье, предназначенное для двоих, из чего естественным образом проистекало теплое и уютное взращивание близости. Майкл обнял обеих своих соседок за плечи, смотрел, слушал, пытался что-нибудь огрокать и ощущал почти такое же счастье, как на дне бассейна.

Марсианский воспитанник впервые наблюдал земную цивилизацию. По пути с «Чемпиона» в больницу он не видел ровно ничего, а десятиминутный полет на такси не дал возможности хоть что-либо огрокать; усадьба Джубала позволила ему познакомиться с деревьями, травой, домом, бассейном — но не более.

Но теперь Майк был умудрен опытом и приобретенными из книг познаниями; он знал, что такое окно, понимал, что окружающий его пузырь — для того, чтобы смотреть по сторонам, и что проплывающие внизу структуры — города. С помощью девушек он даже находил на компьютерной карте местоположение самолета. До чтения энциклопедии Смит даже и не подозревал, что люди умеют изображать местность; огрокав впервые человеческую карту, он почувствовал острый — и сладкий — укол ностальгии. Мертвая и статичная по сравнению с картами, применяемыми его народом, но все равно — карта. Даже эти карты были по сути своей марсианскими, и он их полюбил.

Большая часть двухсотмильного пути пролегла над столицей мира, огромным мегаполисом, широко раскинувшим свои щупальца и придатки; Майкл жадно и с радостью впитывал в себя ежесекундно меняющиеся картины и пытался их огрокать. Его потрясали и размеры человеческих поселений, и ключом бьющая в них жизнь — все это разительно отличалось от спокойных, как монастырский сад, городов его народа. Ему казалось — любой из этих муравейников живет на износ, все они должны мгновенно одряхлеть и умереть, превратиться в руины, настолько плотно забитые опытом прошлых существований, что лишь самые сильные из Стариков смогут посещать опустевшие улицы и в долгих медитациях огрокивать бесконечные напластования событий и чувств. Там, на Марсе, Майка несколько раз водили в покинутые города, это было и чудесно, и ужасающе, но затем учителя прекратили такие экскурсии, огрокав, что их ученик недостаточно еще окреп.

Расспрашивая Джилл и Доркас, Майкл сумел огрокать возраст исполинского города, который был основан чуть больше двух земных столетий тому назад. Он до сих пор воспринимал земные единицы только разумом, не чувствами, а потому перевел этот промежуток времени в марсианские годы, а заодно и в марсианскую систему счисления — тройка-наполненная-плюс-тройка-выжидающая лет (3А4+3А3=108 марсианских лет).

Устрашающе — и прекрасно. Вероятно, люди уже готовятся покинуть этот исполинский лабиринт, предоставить его своим собственным, за годы накопленным мыслям, прежде чем он рассыплется от невыносимого напряжения и станет не-быть…. и в то же время проплывающий внизу город — всего-лишь-яйцо!

Майкл заранее предвкушал, как он вернется в Вашингтон через сто-двести лет, как пройдет его опустевшими улицами и попытается взрастить близость с его безмерной болью и красотой, алчно грокая, пока не станет этим городом, а город не станет им самим — если, конечно, он наберется к этому времени сил. Мысль пришлось отложить на будущее — нужно еще расти, расти и расти и только потом можно обрести способность восхититься могучими страстями этого города, воспринять их и восхвалить.

Повинуясь приказу об изменении трасс транспортных средств, движущихся вне расписания (сам того не подозревая, высокий гость с Марса стал причиной этого приказа), пилот «Грейхаунда» свернул на восток, и глазам Майкла открылось море.

Только слова Джилл убедили его, что внизу действительно вода; Доркас добавила, что это — Атлантический океан, а заодно показала на карте береговую линию. Еще детенышем Майкл узнал, что третья от Солнца планета почти вся покрыта водой жизни, а за последнее время привык и к тому факту, что населяющий Землю народ относится к своему богатству с легкостью почти пренебрежительной. Это было почти так же трудно, как в свое время освоить утверждение марсианской ортодоксии, что водный ритуал не нуждается в воде, что вода — всего лишь символ глубинной сущности, символ прекрасный, но не обязательный.

Но сейчас Майкл очередной раз убедился, что абстракция и живая реальность — вещи очень разные; Атлантика преисполнила его такого благоговения, что Джилл пришлось прикрикнуть:

— Майк! Ты только попробуй!

Майкл обрубил свои эмоции и припрятал их про запас, а затем уставился на уходящую за горизонт водяную гладь и начал оценивать ее размер, пока в голове не зазвенело от троек, степеней тройки и степеней степеней.

— Девицы, — возгласил Джубал, как только машина коснулась крыши Дворца, — вас четверо, окружите его со всех четырех сторон и не стесняйтесь при случае отдавить кому-нибудь ногу или садануть локтем в под дых. Твоя, Энн, мантия — тоже совсем не причина вести себя тютей, когда эта публика начинает напирать, топчи им к чертовой матери мозоли. А может, тебе и вправду нельзя?

— Кончай мандражировать, начальник. Никто и никогда на Свидетеля не напирает. К тому же я на шпильках и хрупкостью телосложения не отличаюсь.

— О'кей. Дюк, как только будет возможность, отошли Ларри домой, этой же машиной.

— Грокаю, начальник. А ты бы и вправду поменьше дергался.

— Сколько хочу, столько и дергаюсь. Пошли.

Харшоу, четыре девушки, Майкл и Какстон вышли из машины, и та сразу же взлетела. Встречающих было не очень много, но и не мало.