Чужак

В прошлом мне такое было не нужно, и я каждое утро технику создавал заново. Вот только сейчас, боюсь, мне нужно разум прятать за вязким туманом постоянно.

Устраиваюсь поудобнее. Ну, понеслась.

Глубоко вдыхаю и с выдохом проваливаюсь глубоко в себя. И перестаю следить за внешними событиями на несколько часов. Разве что, почти механически отмечаю появления медсестры пару раз. Она неодобрительно качает головой, но не делает попытки меня растормошить, что от нее и требуется. А вопросы… ну что вопросы? Я с утра исчезну из жизни больницы, и вряд ли Отто Людвигович будет меня чем-то донимать, ему есть чем занятся и без меня. Плевать, в общем-то. Контур сейчас важнее.

Так что снова погружаюсь в еще не прошедшую боль и начинаю чертить новые штрихи. Время тянется ну очень неторопливо. Слишком уж мне нехорошо.

Выдыхаю, и открываю глаза. За окном уже вечер, и, кажется, довольно поздний. Желудок довольно громко решает напомнить, что сегодня он почти не работал. Пару минут прислушиваюсь к изменениям внутри себя. Разгибаюсь, потягиваюсь, и обнаруживаю довольно приличный сверток вещей рядом с дверью. Кроме него, рядом стоит небольшой больничный столик на колесиках, с чем-то накрытым. Хмыкаю. Надо же. Дама-охранительница позаботилась и об ужине, и как вовремя-то.

Набрасываюсь на еду. Особо даже не смотрю, что составляет меню — еда уходит как в топку. Похоже, каркас основы начинает работать, пусть и слабо. Но эффект ожидаемый, так что даже не удивляюсь.

Вообще, можно подбить небольшой итог с использованием глифов. Пока получается, что те символы, которые направлены на себя и используют внутреннюю энергию, то есть те, которые я, получается, контролирую полностью — те символы работают именно так, как ожидается. А вот с теми, которые направлены во внешний мир, похоже, нужно быть осторожнее. Их эффекты нужно еще проверять и проверять. Очевидно, что дело как раз в магии. Так что эту тему придется отложить до гимназии. Думаю там смогу найти какие-никакие ответы.

Покончив со всем съестным, и даже очистив тарелку с помощью кусочка хлеба, особенного чувства сытости я не получаю. Что ж. И не ожидал.

Быстро просматриваю горку вещей и приятно удивляюсь. Вместе с неплохой одеждой мне достаются сменные комплекты белья, высокие кожаные ботинки с жесткими носами, перчатки, почему-то без пальцев, но в общем, удобные, фляга, какая-то железная мелочевка, охотничий нож, интересного вида баул и самое важное — три золотых монеты..

Здорово, но благодарность решаю отложить на утро — Коштев все равно будет на смене, вот как раз перед приездом вербовщика его и посещу. А сейчас слышу некоторую суету пересменки на этаже. Значит, уже наступает ночь, и мне, пожалуй, нужно поработать и с разумом. Сил на это у меня сейчас достаточно.

Небольшая досада, разве что, немного подтачивает настроение. За весь день Люда так и не появилась. С другой стороны, она мне ничего и не обещала.

Отвожу тележку-столик к ординаторской, сажусь напротив обзорного окна и прикрываю глаза. Суета врачей меня даже не отвлекает, да и я им тут точно не мешаю. На какое-то время почти отключаюсь от внешних раздражителей и приступаю к перебору воспоминаний и их сортировке. На те, что смогут увидеть менталисты, и на те, что точно нужно спрятать за «скрытом». Его-то я пропишу в контуре сразу, как только стихнет боль. Морщусь.

Вдох-выдох. Поехали. Почти перестаю следить за временем.

Выполняю что хотел, и даже немного больше, как мою медитацию прекращают прохладные ладошки на моих глазах, и тихий, немного хриплый шепот на ухо: «угадай, кто?»

* * *

День назад. Где-то совсем в другом месте.

В очень богато обставленном кабинете, может даже с претензией на крайнюю роскошь, находятся два совершенно разных человека.

За огромным столом из черного дерева с мраморной блестящей черной же столешницей сидит очень толстый человек. На столе множество бумаг, тяжелые, очевидно, золотые предметы набора для письма, тяжеленное пресс папье, золотой же органайзер для отработанных документов, какие-то пирамидки. На столе стоит позолоченная клетка, в которой по колесу бегает хомяк. В метре над столом застыл светло желтый, будто бы живой шар света. Кабинет, благодаря такому освещению, выглядит даже уютно.

Рядом, ссутулившись и сильно наклонив голову, стоит плотный, подтянутый мужик лет сорока, одетый во что-то военное. В обычное время этот человек совершенно точно очень опасен, даже сейчас в его фигуре остается что-то хищное, но здесь он, очевидно, не хозяин положения.

Толстый человек молча открывает золотую коробочку. Достает небольшую морковную палочку и кидает в клетку к хомяку. Потом также неторопливо открывает деревянную шкатулку с затейливой надписью и достает оттуда огромную сигару.

— Хранилище не открылось. Знаешь, что это значит для тебя? — очень толстый человек говорит совершенно без эмоций. Щелкает небольшая гильотинка.

— Правильно. Знаешь, — толстый прикуривает от пальца монструозную сигару. — Новинка, — показывает сигару в руке стоящему, — из колоний повезли. Хочешь?

Стоящий несмело отрицательно качает головой.

— Тоже правильно. Помирать нужно здоровым и без лишних привычек. Чтобы не было мучительно больно за прое**нные возможности, — качает головой толстяк. — Но это не твой случай, конечно. Больно тебе всё равно будет. В общем, ты облажался. Вы нашли не того, или не так. Хранилище не открылось, покров не пал, и это возвращает нас к тому, что наследник прямой крови всё ещё жив. И у тебя теперь ровно две возможности. Найти его до нашей новой попытки прорыва, это первая. Или постараться успеть сдохнуть до того, как я о тебе вспомню — это вторая. Множество других вариантов, которые можно придумать между этими двумя, тебе совершенно не понравятся. Вопросы?

— Его кремировали, я видел отчет, — тихо говорит стоящий. — Городовой показал.

— Ну, значит, не его, или не там, или не кремировали. Я вообще не хочу вникать в эти тонкости. У тебя месяц. И это только потому, что я хорошо к тебе отношусь. Ты ведь знаешь это?

— Да, — тихо говорит плотный. По виску у него катится одинокая капля пота, но стереть ее он себе не позволяет.

— Хорошо. Но это всё, что я могу тебе пообещать.

Плотный глубоко и неестественно кланяется, и сразу же выходит из кабинета.

* * *

*золотой — на наши деньги что-то около двадцати пяти — тридцати тысяч рублей получается, если применить аналогию конечно.

**реальный факт социологии/подростковой психологии: то, что окружает подростка в начале пубертата, в 11–14 лет, это то, что он подсознательно во всей своей дальнейшей жизни, будет считать настоящей Родиной. Даже не столько в территориальном смысле, а сколько в эмоциональном. Так что, как можно представить — у Максима довольно перекособоченый внутренний мир. Он, правда, его таковым не считает.