Чужак
Шрифт:
— Ведь вы были подругами с моей матерью!.. Я бы на части дал себя порвать, но молчал бы о тебе в память, о той вашей дружбе.
— Да плевала я на дружбу этой бродяжки воинственной! А вот то, что она бросила меня, что не сражалась за меня до конца, за свою княгиню… Что из-за нее я претерпела все унижение и позор. Что сыновья мои пали… А она бежала, спасая тебя. Своего щенка… — Теперь она почти задыхалась, с губ ее летела слюна. — Я все годы молила богов наказать ее. И если душа ее не рассыпалась за это время в прах, пусть знает, что я сделала с ее сыном!
— Ты с ума сошла, — поразился
И тут она расхохоталась, зло, торжествующе.
— Нет, я в своем уме. И не было еще никого, кому бы я не отомстила. Тебе ли, Аскольду ли. Что ж, и его тоже не минует моя месть. Я умею ждать своего часа. А теперь… — Она вновь повернула перстень. — Прими это как последнюю милость от меня.
Но он даже не взглянул на ее руку.
— Не дождешься. Я бы и принял это, как избавление, но только не от тебя, змея.
Она криво усмехнулась, чему-то кивая головой. Щелкнула камнем перстня.
— Аскольду выдать меня хочешь?
— Нет. Но милость, принятая от тебя, для меня хуже пытки. — Она словно и не слышала. Все также, чуть кивая, огляделась.
— Выдашь, выдашь, — бормотала княгиня, и ее взгляд блуждал вокруг. Пока не остановился на жаровне, где на решетке все еще лежали орудия пытки. И тогда она заулыбалась. Подошла, стала перебирать их. Наконец выбрала тяжелые щипцы, подняла их словно взвешивая. — Сейчас я размозжу твою голову. Скажу Аскольду, что не сдержалась, мстя за дочь. И пусть он гневается. Ничего-то он мне не сделает.
Торир презрительно смотрел, как она поудобнее перехватывает за рукоять клещи, как, взяв их обеими руками, отступает, отводя руки для размаха. Но потом его взгляд скользнул куда-то в сторону. Он увидел, как из другого прохода бесшумно появился Олаф, стремглав подскочил, схватив руки княгини.
И тогда она закричала, борясь с ним и рыча, пока он все же не вырвал у нее клещи, почти отшвырнув княгиню в сторону.
Твердохлеба упала у стены. Сперва только задыхалась, но быстро пришла в себя.
— Олаф? Вижу, ты хорошо изучил переходы пещер.
— Неплохо, — кивнул он, все еще поигрывая отнятыми у нее клещами. Потом бросил их на решетку. И при этом улыбнулся. — Что ж, и на этот раз меня не подвело чутье. Я ведь всегда чувствовал, — что зря оставил тебя живой Аскольд. Эх, если бы тогда его викинги побольше позабавились с твоим телом… Грязная тварь! Ну, ничего. Как бы ни любил тебя конунг, думаю, он сумеет вызнать, что ты замышляла против него все эти годы.
Но тут что-то насторожило ярла. Он увидел, что расширенные глаза Твердохлебы глядят уже не на него, а куда-то в сторону. Потом глаза ее забегали, она отвернулась. Олаф глянул на Торира. Но тот не отводил от него взгляда. Правда, даже на его обезображенном лице было нечто… какое-то злое, насмешливое выражение.
И тут Олаф услышал легкий хруст каменной крошки за спиной. Резко оглянулся. Поначалу растерялся, даже сделал знак, предохраняющий от злых сил.
В темном переходе пещеры перед ним стоял высокий мужчина с длинной бородой, в светлой одежде. Что это волхв, можно было догадаться по обилию амулетов у него на груди и на поясе.
— Разрази меня Локи! — воскликнул удивленный ярл. — Ты еще кто такой? — И, сообразив что-то, кинулся в
сторону. — Эй!Он подхватил недавно отброшенные щипцы, занес их над головой. И тут же волхв выставил вперед один из амулетов.
— Перун!
В полумраке пещеры словно блеснула молния, такой яркий свет сверкнул на позолоченном знаке Громовержца — тройной стреле-зигзагице. И Олаф вдруг споткнулся, выронил клещи, шатаясь, сделал еще несколько шагов.
— Мои глаза! — Он схватился обеими руками за пустую глазницу и за здоровый глаз, согнулся в три погибели, оседая на землю. — Мои глаза!
Волхв стоял все так же, выставив вперед руку с амулетом, глаза его были широко открыты.
— Ты ослеп, ярл. Такова воля Перуна!
Он все еще смотрел на корчившегося на земле Олафа. Потом перевел дыхание, опустил руку. И повернулся к Ториру.
— Все, Ясноок. Надо уходить.
Какое-то движение происходило в темноте прохода у него за спиной. Торир различил сперва силуэт ползущего калеки Бирюна. А потом даже глазам не поверил, когда из мрака, как светлое видение, возникла Карина.
Девушка так и кинулась к нему. И лишь подбежав, застыла, задержав поднятые для объятия руки. Смотрела расширившимися от ужаса глазами.
— О боги! Торша мой…
Она подняла к нему лицо. Он же слова не мог вымолвить, просто наслаждался тем, что может видеть ее, что она рядом. О таком он уже не смел и мечтать. И только когда ее глаза наполнились слезами, когда они хлынули у нее по щекам, а руки, дрожащие и слабые, протянулись к нему, все еще не смея коснуться, он все же попробовал улыбнуться.
— Мне тоже жаль, что так вышло.
Она закусила косу, давясь плачем. Оглянулась на своих спутников:
— Что же это, Волдут!.. Что теперь?..
Торир мог бы удивиться тому, как она держится с верховным волхвом, но у него и так голова шла кругом от напряжения.
— Думаю, ты не просто так пришел сюда, Волдут?
Волхв держался спокойно. Вынув нож, оглядывал путы, говоря при этом:
— Мы давно знали, что в тереме князя не все ладно. А когда вести из Новгорода о смерти княгини Милонеги пошли, и вовсе поняли: худо дело. Горух должен был предупредить тебя.
Торир облизнул потрескавшиеся губы. Боль не отступала, странно, что он еще мог что-то соображать. Наверное, потому, что не сводил глаз с прекрасного лица Карины. Это словно придавало сил.
— Горух и предупреждал. Но я не понял. Не о том думал… Расслабился. Но здесь-то вы как очутились?
— Меня Бьоргульф привел, — только и ответил волхв. — А теперь надо торопиться. — Но сначала он повернулся к княгине — Иди. Не было тебя здесь, и нас ты не видела. Поняла? Я свяжусь с тобой, когда понадобишься.
Торир хотел, было сказать, что нельзя ее отпускать, что она может предать кого угодно. Но по тому, как спокойно поднялась и пошла прочь княгиня, каким сонным и покорным было у нее лицо, он понял, что и она находится под действием чар Волдута. Это было видно и потому, как она вдруг нерешительно остановилась, когда появился еще один, кто был вхож в эту подземную пещеру, — палач Мусок. Княгиня стояла перед ним, как будто спала, а кат растерянно оглядывался, похоже, еще ничего не понимая. Но удивлен был, даже замычал что-то.