Чужая дуэль

— Что означают вопросы? — заинтересовался полковник.

— Только то, что сведения сомнительны. Портрет же сделан хорошим мастером и имеет полное сходство с оригиналом.

— Это и есть человек, о котором шла речь? — Подосинский поднес изображение ближе к глазам, напряженно его рассматривая.

— Да, но только это не все. В настоящее время сие лицо проживает в имении Александра Юрьевича Прохорова и находится под его покровительством, потому как нанят для приватного поиска убийцы его сына.

Сергей Владимирович присвистнул и в раздумье наморщил лоб.

— Да, теперь я понимаю, у вас действительно есть серьезный повод оставаться инкогнито. Если я проколюсь, Прохоров не только меня сотрет в порошок, но будет весьма заинтересован узнать имя заказчика. А так как я его соответственно не знаю, чик, и цепочка обрывается. Ловко!

— А почему вы решили, что можете проколоться? — проникновенно заговорил собеседник. — Вы, второй человек в департаменте, сжимающем горло преступному миру города! Вам, имеющему богатейший опыт сыщика, помноженный на опыт политических интриг, всего-то нужно разобраться с жалким дилетантом без роду и племени, случайно оказавшегося в тени крупного деятеля. Нужно элементарно доказать Прохорову, что он обратил внимание на недостойного человека и тот сам растопчет его.

Во время этого монолога Подосинскому почудился знакомый запах, такой же исходил от письма с предложением этой встречи. Сомнения, всколыхнувшиеся в Сергее Владимировиче, вдруг растворились без остатка. Какие могут быть колебания, он же сам Подосинский! А упечь за решетку какого-то жалкого мещанина, когда у него в камерах потомственные дворяне и купцы первой гильдии рыдают, вообще раз плюнуть.

— Дабы вы не сомневались в серьезности намерений, — продолжал увещевать голос за занавесом, — откройте второй конверт. В нем аванс в сумме десяти тысяч рублей.

От таких денег Подосинский не в силах был отказаться.

— И последнее, — заказчик уже не вызывал неясного раздражения. — Постарайтесь привязать Исакова к убийству Прохорова-младшего. Таким образом, вы убьете двух зайцев — нам поможете и маньяка поймаете.

Полковник хмыкнул:

— Повесить на Исакова все трупы, включая Прохоровского сынка, не проблема. А если этот маньяк снова начнет убивать? Больно уж почерк у него специфичный. Что тогда?

— Вы свое дело сделайте, и навсегда забудете про весь этот ужас, — отрезал собеседник.

Подосинского вдруг окатила ледяная волна.

«Во что я впутался?» — мысль уколола, но тут же канула в небытие подсознания.

Свеча неожиданно погасла, и наступила полная темнота. Найдя дверь на ощупь, озадаченный полковник начал нелегкий спуск вниз. О том, что все было наяву, напоминал только плотно набитый деньгами конверт во внутреннем кармане пальто.

ГЛАВА 5

Утро добрым не бывает.

В одиночестве закончив завтрак, я двинулся выручать Андрея Васильевича Стахова, 1833 года рождения, из государственных крестьян, мелкого воришку и неудачливого грабителя, больше известного в криминальной среде как Ржавый. Он не так давно освободился, отсидев три года за попытку разбойного нападения на Московском тракте.

На этот раз для поездки я выбрал неброский закрытый экипаж, использовавшийся, как правило, для хозяйственных нужд.

…Полицейская часть встретила тревожной тишиной и безлюдьем. Единственная живая душа, страдающий с похмелья в своем кабинете, злой как тысяча чертей, околоточный надзиратель Селиверстов нахохлился за рабочим столом. Подчиненные, отлично понимая состояние начальника, попрятались кто куда.

Подняв на меня налитые кровью глаза, он едва заметно кивнул и прохрипел в уныло повисшие усы:

— Привет… О-о-ооооо…. — сжав лицо ладонями, простонал околоточный. — Входи, только дверью не хлопай… Башка трещит так, что жизнь не мила…

— Да уж, так бывает. Обычно, чем веселее вечером, тем поганее утром, — криво ухмыляясь, я наблюдал за мучениями околоточного. — Однако клин клином вышибают, — перед полицейским выросли две литровые бутыли с пивом.

В глазах Селиверстова протаяло желание жить. Еще до конца не веря в чудо, он медленно, дрожащими руками, взял одну, ловко свернул пробку и надолго приложился к горлышку. Заглотив зараз половину содержимого, околоточный отвалился на спинку стула, блаженно закрыл глаза и несколько минут медитировал. Я, наблюдая, как его лицо на глазах приобретает цвет более подходящий живому человеку, и даже как-то порадовался за товарища.

Наконец открыв глаза, Селиверстов, уже в полный голос, с чувством сказал:

— Нет, вот ты истинный друг! Не то, что эти, — он сплюнул на пол, — Как тараканы по щелям забились и трясутся. Видят же сволочи, шеф буквально помирает. Нет бы, проявить разумную инициативу, сбегать в лавку за лекарством. Так ведь ни одна скотина рогом не пошевелила!!! — внезапно, грохнув кулаком по столу, как резаный заорал околоточный, затем шумно выдохнул и как ни в чем ни бывало, спокойно продолжил. — Ты-то чего ждешь? Присоединяйся, — он широким жестом указал на вторую бутыль.

— Нет, брат, — твердо отрубил я, — у меня сегодня еще дел по горло. Это я тебе, голову поправить. Только здорово не разгоняйся, а то не дай Бог в запой сорвешься.

— Да ну, брось, что тут пить-то, — отмахнулся Селиверстов, — Вот допью твое пиво, — мечтательно закатил он глаза, — и брошу… Дня так, скажем, на три… Или на четыре. Давно пора организму дать встряску, — полицейский ловко отправил непочатую бутыль под стол.

— Слышишь, Петр Аполлонович, — перешел я к цели визита. — Ты мне, помнится, давеча Ржавого подарить обещал?

— Кого-кого? — наморщил лоб околоточный. — Какого-такого Ржавого?

— Ну, вот, приехали? — развел я руками. — Такого Ржавого. Стахова Андрея Васильевича, который у тебя в камере за драку парится.

— А на кой хрен он тебе нужен? — подозрительно прищурился на меня Селиверстов, но тут же рыгнул и обмяк. — Впрочем, мне-то какая разница. Раз обещал, дарю. Для хорошего человека ничего не жалко.

Околоточный пошарил в ящиках стола, и достал медный, с прозеленью на боках, устрашающего вида колокол.

— Специально с утра подальше засунул. Как на службу пришел, было попробовал, так чуть голова не взорвалась. А теперь, — он глотнул из бутылки, — теперь можно. — И с остервенением затряс допотопным средством связи. Нестерпимый звон наполнил помещение, так, что я на время оглох, а когда слух восстановился, полюбопытствовал:

— Ты, Буханевича, что ли с обедом решил вызывать?

— Темнота ты в полицейских делах, — надулся Селиверстов, — ничегошеньки в них не понимаешь. Это ж самое, что нинаесть универсальное средство. На помощь вот можно позвать. По котелку, опять же, ненароком непонятливому заехать. Ну, а допрашивать подозреваемого, находящегося в том же состоянии духа, как я до твоего прихода, самое милое дело. Разок, второй, звякнешь, и он соловьем уже заливается. Все, что было и не было вываливает.