Чужая игра для Сиротки

Я мысленно прошу Плачущего простить мне очередное вранье и коротко говорю:

— Как пожелает Ваше Величество.

Он снова поворачивается, на этот раз как будто даже с удивлением.

— Как я пожелаю? С каких пор вы стали такой смирной, герцогиня?

— Видимо с тех самых, как ее отец-предатель стал короче на голову, — не упускает случая Вероника, пока я лихорадочно пытаюсь найти ответ, способный закончить назревающую перепалку.

— Мне кажется, леди Мор, — говорит какой-то рассерженный голос внутри меня, — на сегодняшнем состязании вы не были так торопливы в ответах, как сейчас. С чего бы вдруг в вас прорезалось такое острое желание встревать в разговор, предназначенный для другой?

Вероника мечет в меня молнии, открывает рот, чтобы подтвердить их парой таких же убийственных слов, но король заставляет ее умолкнуть, лишь слегка взмахнув рукой.

Делает два шага ко мне, разглядывая уже с явным интересом.

Возможно, слегка кровожадным, но все же это совершенно точно уже не то холодное безразличие, которым окатил меня минуту назад.

— Герцогиня, — король еще немного подается ко мне, наклоняется и, хоть он не такой высокий, как герцог Нокс, но все же мне приходится тоже задирать голову. — Так я жду вашего ответа — откуда вдруг в крови Лу’На прорезалось смирение, особенно после ваших жарких обещаний всегда помнить, кому вы должны быть обязаны своим почетным титулом «сироты»?

Я поджимаю губы.

Понятия не имея, что же ответить.

Глава тридцать шестая

К счастью, пристальный взгляд короля все-таки отрывается от меня, потому что слуги уже ведут оседланных и готовых к прополке лошадей.

Они настолько прекрасны, что на несколько мгновений угасает даже мой страх.

Четыре крепких крупных жеребца, с лоснящимися шкурами, коротко стриженными гривами и длинными вычесанными хвостами. Таких красивых не было даже на конюшне герцогини, а ведь тогда мне казалось, что лучше и быть не может. Всю свою жизнь я думала, что кони — это коротконогие крепко сбитые медлительные животины, которые кое-как тянут телегу и, хвала богам, не падают на середине дороги.

Королевские кони — это почти такое же искусство, как и красота в странном дворце Мастера Соула.

Даже еще лучше.

Но мое очарование как рукой снимает, стоит королю легко запрыгнуть в седло. Он сделал это так молниеносно, что я даже не успела заметить, не обошлось ли тут без помощи какого-то Аспекта.

К лошадям Вероники и Заучки слуги приносят маленькие приставные ступени, по которым девушки легко усаживаются в седла на дамский манер — боком. Обе выглядят совершено спокойными и явно рвутся припустить лошадей вслед за королем.

Я же, когда приходит мой черед, еле переставляю ноги.

Подтягиваюсь, хватаясь за поводья.

Просто чудом, кажется, оказываюсь в седле.

С трудом проглатываю ужас, комком вставший поперек горла.

Перед глазами все плывет, когда лошадь, переминаясь с ноги на ногу, поворачивает голову и косит на меня черным глазом. Как будто поглядывает, готова ли ее всадница проверить, так ли она везуча и удачлива, как была до сих пор.

— Все в порядке, миледи? — боясь поднять голову, интересуется слуга, потому что я никак не решусь пришпорить коня. — Вы не смотрите, что он такой грозный — Его Величество приказал подобрать самым покладисты…

Он не успевает закончить, потому что этот покладистый конь вдруг нетрепливо бьет копытом, громко — как будто зловеще! — ржет — и пускается вскачь.

Я ничего не могу сделать, только разве что не визжать от дикого ужаса, когда в последний момент замечаю ветку «вставшего» у нас на пути дерева, от которой только чудом уворачиваюсь. Ощущение такое, будто меня усадили на бочку с радужными огнями, которую подожгли со всех сторон и теперь одним богам известно, в какую сторону она сделает очередной виток.

В памяти всплывают какие-то обрывки обучения: нужно натянуть поводья, кажется?

Я пытаюсь, но упрямое животное начинает скакать еще сильнее.

Пытаюсь как-то ударить его пяткой в бок — бесполезно!

Я теряя равновесие, когда понимаю, что меня неумолимо кренит назад, словно тот сук, который допилили не до конца, но он все равно уже ломается.

В отчаянной попытке снова что есть силы тяну на себя поводья — жеребец возмущенно ржет и встает на дыбы.

А я, окончательно потеряв контроль над своим телом, все-таки выпадаю из седла.

Прямиком в какой-то цветущий куст.

В глазах темнеет, рот наполняется чем-то приторно-сладким, похожим, кажется, на цветочные лепестки.

Плечо, на которое приходится основной удар, стремительно разбухает от боли.

И как бы я ни старалась встать на ноги — у меня ничего не получается, потому что острые длинные шипы жадно вонзаются в меня со всех сторон, проникая через ткань даже легче, чем нож через растаявшее масло.

— Леди Лу’На! — Мужской голос над моей головой звучит почти как спасительная молитва. — Прокляни меня Хаос, вы там живы?!

Оранжевое небо у меня перед глазами заслоняет рослая фигура Его Величества.

На фоне этого какого-то фантастического заката он кажется настоящим Светлым рыцарем из сказки. Особенно теперь, когда не смотрит на меня, словно на химеру.

А даже почти с беспокойством.

— Полагаю, — предпринимаю еще одну попытку встать, но тщетно, — о том, жива ли я, Вашему Величеству лучше спросить… попозже. Скорее, почти померла.

Его красиво лицо сначала втягивается от удивления, а потом губы медленно, явно против его воли, растягиваются, и все пространство между нами наполняется его громким хохотом.

— Право слово, герцогиня, вам идет разговаривать как крестьянской замарашке! — заливается король Эвин СкайРинг, одновременно протягивая ко мне обе руки.

Опомниться не успеваю, как он выдергивает меня из «лап» хищного куста, прижимает к себе и мои руки снова — инстинктивно! — обхватываю его за шею.

Как раз за миг до того, как к нам подъезжают Фаворитка и Заучка.

Буду считать, что их мгновенно скисшие лица — неплохая компенсация за мои многострадальные синяки и царапины.

Эта немая сцена все же стоит каждой зудящей царапины, которыми, кажется, покрыт каждый сантиметр моего тела. Особенно лицо Вероники, когда она медленно оценивает сперва мои руки на шее Его Величества, потом — его руки на моей талии. Если бы Фаворитка могла, она бы точно отдала пару лет своей цветущей молодости за то, чтобы раскидать нас в разные стороны. Желательно вообще в разные концы столицы.

Но она кое-как — очень топорно — изображает сожаление и елейным тоном интересуется, что случилось и не пострадала ли я.