Чужая страна-черника
Шрифт:
Сердца были на месте на крышке парты, маленькое чуть повыше над большим.
– Спасибо, Янне, - сказала Лилли, - большое спасибо.
И тут раздался взрыв.
Он начался откуда-то сзади гулким, как из бочки, смехом, покатился вперед, разросся вширь и овладел всеми уголками класса. Смех бушевал над Янне, как туча с градом, он хлестал, он бил… И повсюду виднелись черные зияющие отверстия ртов. Он прижался лбом к парте.
Но и парта, казалось, жгла.
– Тихо!
– крикнула Лилли.
– Тихо!
Сперва смех начал заикаться в передних рядах; он прерывался, стал выдыхаться; гул как из бочки тоже начал стихать. Потом наступила минута полной тишины,
– Вы ужасны, - бушевала Лилли, - ужасны, ужасны…
Янне медленно поднял голову. Он сделал вид, будто рассматривает нарисованную собаку, а на самом деле следил за Берит, Томасом и другими. Все они продолжали пялить на него глаза. Он принялся теребить воротник рубашки, скручивал его и снова раскручивал. Затем достал английскую булавку и стал выцарапывать на крышке парты третье сердце - свое собственное.
Лилли снова незаметно подошла к нему, вдруг будто выросла перед ним. И опять ее рука коснулась его плеча, на этот раз словно поглаживая. Он слегка тряхнул плечами: не надо ему этого поглаживания. Лилли отступила назад, положила перед ним лист белой бумаги и дала карандаш.
Янне вопросительно взглянул на Лилли. Она кивнула, улыбнулась и сказала:
– Ты рисуй, рисуй…
Затем она подошла к доске и стерла обтянутый обручами шар. Стина хихикнула еще раз, остальные молчали.
Янне принялся рисовать на бумаге лошадь с колокольчиком. Время от времени он посматривал на зуммер над дверью класса. Его жужжание возвестит окончание урока.
3. ТАЙНЫЙ ПАССАЖИР
Отец чистил щеткой пиджак от коричневого костюма в кухне у окна. Он куда-то собирался. Мать тоже была дома; она уже надела синее платье и расчесала свои локоны. Отец и мать все утро перешептывались между собой, перешептывались и умолкали, как только Янне оказывался поблизости. Янне только что застиг их на перешептывании. Тогда отец притворно закашлялся, а мать ушла в комнату и, сев в кресло, стала читать старую женскую газету.
– Куда вы собираетесь?
– спросил Янне.
Отец повернул спину пиджака к свету и сказал:
– Погляди, нет ли перхоти.
Мать шуршала в комнате газетой. Янне заглянул в дверь.
– Мы с отцом едем в деревню, - сказала мать.
– К кому?
– Есть такой Лайтинен, ты его не знаешь.
– Я поеду с вами.
– На этот раз нет. Лехтонен уже такой старый.
– Ты сказала Лайтинен.
– Ну да, Лайтинен.
Мать перевернула страницу и принялась разглядывать портрет какого-то бородача. Янне пошел в кухню и сказал отцу:
– Я тоже поеду с вами.
Отец надел пиджак и крикнул матери в комнату:
– Может, все же возьмем его с собой, ведь он уже взрослый мальчик?
– Ты все портишь, - пожаловалась мать.
– Я же взяла с тебя клятву молчать.
Янне вертелся вокруг отца. Он казался не таким несговорчивым, как мать. Если с ним поговорить…
– Где ты познакомился с этим Лехикойненом?
– спросил Янне.
На отца напал кашель, с минуту он ничего не мог сказать. Мать крикнула из комнаты:
– Он работает с отцом на заводе.
Теперь для матери сошел и Лехикойнен. Такая
уж она была: не умела лгать. Даже маленькие мальчишки умели обманывать лучше, чем мать.– В какой одежде я поеду? В этой?
– спросил Янне у отца.
– Ты никуда не поедешь, - сказала мать.
– И не будем больше разговаривать об этом.
Янне посмотрел на отца; тот все-таки мог взять его с собой, всегда брал прежде. Однажды они вдвоем ездили в город, в другой раз еще дальше. Тогда отец обменял автомобиль марки «симка» на синий «саб», потому что мотор у «симка» без конца трещал и тарахтел.
Но сейчас отец избегал встречаться с ним взглядом и лишь оттирал пальцем пятно с лацкана пиджака.
– Наверное, от горчицы, - сказал он.
Мать подошла к двери. Она посмотрела в газету, потом куда-то мимо отца. Еще раз заглянула в газету, обошла вокруг стола и стала перед отцом, наклонив голову.
– Послушай…
– Ну что?
– Отец все еще продолжал оттирать пятно.
– Тебе пошла бы борода…
Отец рассмеялся.
– Мы уже выходим?
– …или усы, или бакенбарды.
– На что мне все это?
– У тебя такой заурядный вид.
– Сказал бы я тебе… - Отец взглянул на Янне и ничего не добавил, только дышал тяжело.
Однако когда мать пошла за чем-то в переднюю, в чулан, отец стал перед зеркалом и потрогал кожу над губами и возле ушей.
– Если я надену костюм и галстук… - еще раз заикнулся Янне.
– Ты останешься дома, - буркнул отец.
Янне вышел во двор. Отца тоже не стоило больше просить; его рассердил этот разговор о бороде. Теперь он, Янне, один проторчит всю субботу дома. Янне поглядел на автомобиль. Его бока и капот блестели; отец вчера вымыл и натер их. И на переднее сиденье надел новый чехол, щекочуще шерстистый. Мать сядет там - на свое место. А позади не будет никого.
А что, если…
Отчаянная мысль мелькнула у Янне в голове. Что, если позади все же кто-то будет, а именно: он? Янне бегло посмотрел на окна. В них никого не было видно, на дворе тоже. За ореховыми кустами слышались крики и шум, но это были они - шведы. Они не любили его.
Янне быстро прошмыгнул в заднюю часть автомобиля и захлопнул за собой дверцу. Она хлопнула, словно большая пушка. Он бросился на пол, припал на четвереньки и прислушался.
Все было тихо.
Янне слегка приподнялся и сдвинул чехол так, чтобы с передних сидений не видно было дна машины. Затем повернулся на бок. Что-то твердое уперлось ему в бедро. Он пощупал рукою: это был какой-то соединитель, из тех, которыми сращивают трубки. Он отбросил соединитель в сторону и снова улегся на дно. Ему была видна лишь нижняя часть заднего сиденья да отчасти коврик с рельефным узором на дне.
На дворе послышались шаги.
Но это был не отец; отец никогда не волочил ног. К тому же отец должен был пройти спереди автомобиля, а этот человек прошел стороной. На мгновение Янне показалось, что он чует запах трубочного табака, но он не был в этом полностью уверен; от сидений и чехлов автомобиля исходили всевозможные запахи.
Янне уже хотел было выглянуть в окно, когда в общей прихожей раздалось покашливание отца. Янне сжался в комок. Ему хотелось стать совсем-совсем плоским, таким, как коврики, которые постилают перед очагом. Но он ничего не мог с собою поделать: ноги казались чудовищно огромными - ему такие не нужны. И такие длинные руки тоже. Вот были бы у него маленькие плавники - и довольно с него.