Чужая в чужом море

Скоро, в зеленоватом полумраке, образованном густыми триффидными кронами, горел костер, а в горячей золе пеклись завернутые в широкие листья куски рыбы (оказавшейся ГМ–разновидностью черного китайского карпа, завезенной сюда с целью биологической очистки мелких ирригационных каналов со слабосоленой почти стоячей водой).

Наллэ Шуанг уселся по–турецки, затем свернул толстую, почти как сигара, самокрутку, прикурил от уголька и сообщил тоном комментатора «National geographic TV»:

— В каком–то смысле, мы совершили путешествие в далекое прошлое, на 350 миллионов лет в ранний каменноугольный период Палеозойской эры. Большая часть планеты была покрыта заболоченными лесами древовидной травы – правда, это были не триффиды, а гигантские папоротники и хвощи. Они росли так интенсивно, что упавшие стволы не успевали перегнивать, тонули в мелководных заводях, превращались в торф, а затем в каменный уголь. Это была заря жизни на суше, эпоха стремительного прогресса, эпоха яростной борьбы разных конструкций организмов за место под солнцем. Рептилии и земноводные наращивали мощь и реакцию. Стрекозы завоевывали небо, отрабатывая стратегию воздушных атак. Термиты создавали первую цивилизацию на планете…

— Ты не погорячился, назвав термитов цивилизацией? – спросила Эстер.

— Ничуть. У них есть все признаки аграрной цивилизации, примерно соответствующей древнему Египту или Месопотамии до появления массовой металлургии. Социальные классы, разделение труда, продуктивное земледелие, организованная защита поселков.

— Ты забыл сказать, что их поведение инстинктивное. Они не понимают, что делают.

— А люди понимают? – поинтересовался он.

— Считается, что да, — неуверенно ответила она, — Хотя… Ладно, не буду спорить.

— А у меня бестактный вопрос, – сказала Жанна, — Твой панегирик каменноугольному периоду это намек на то, что триффидизация не портит природную среду, а наоборот, улучшает, приближая ее к некому биологическому золотому веку?

— Хм… В каком значении ты употребила слова «портит» и «улучшает»?

Жанна развела руками, удивленная таким странным вопросом.

— Знаешь, это очевидно. Если, например, в море сливают тысячу тонн нефти, или чего–нибудь подобного, то для живых существ это катастрофа. Это и значит портить.

— А при чем тут случай с триффидами? – спросил Наллэ.

— Ну, как: для живых существ, обитавших в лесо–саванне, все это… — канадка сделала круговой жест ладонью, — … тоже катастрофа. Разве нет?

— Безусловно, — Наллэ кивнул, — Зато для других существ это большое экологическое счастье. Например, бабочки, шмели, стрекозы, улитки, карпы, лягушки — они здесь раньше никогда не смогли бы жить. А теперь, мы их завезли, и они прижились. Как ты предлагаешь здесь определять, хуже стала экология или лучше?

— Очень просто, — ответила она, — по тем существам, которые естественны для этих мест.

— Сегодня естественны, а завтра нет, — сказал Наллэ, — Всего 10 тысяч лет назад тут был совершенно другой климат и жили другие существа. Ты рассматриваешь окружающую среду, как нечто неизменное, существовавшее в современном виде с начала времен, но ничего подобного в природе не бывает! Среда меняется от тысячелетия к тысячелетию, одни ландшафты и биоценозы исчезают и на их месте возникают другие. Это жизнь.

— Медвежонок, а каков твой критерий? – спросила Эстер.

— Комфортность для людей, — не задумываясь, ответил он.

— Вот как? А почему для людей? Чем они лучше, например, зебр?

— Абсолютно ничем, — согласился Наллэ, — Если бы зебры могли изменить окружающую среду в свою пользу, то уверяю тебя, они тут же бы это сделали!

— О, черт! Опять ты вывернул мой аргумент наизнанку! Жанна, ну как с ним спорить?

— Есть идея, — ответила канадка, — давай вечером найдем учебник по софистике и завтра устроим ему разгром?

— Не хочу казаться грубым, — сказал он, — Но, может быть, сначала вы меня накормите? Мне кажется, экологически чуждый китайский карп уже готов к употреблению…

…

=======================================

56 – ИСА ШОРХИ. Неизвестный морской капеллан.

Дата/Время: 15 сентября 22 года Хартии. Вечер.

Место: Меганезия. Округ Палау. Остров Пелелиу.

Небо, море и полуостров Оураие.

=======================================

Расстилающаяся под крылом панорама темного океана, только кое–где мерцающего разноцветными точками огоньков (подвижных и неподвижных, одиночных, парных и собранных в маленькие группы), наводила на мысль, что заходить тут после заката на посадку – все равно, что переходить улицу в час пик с завязанными глазами.

— Рон, ты точно знаешь, что делаешь? – обеспокоенно спросила Фрис.

— В каком смысле? – спросил тот, закладывая плавный вираж с потерей высоты.

— В смысле, что ни хрена не видно, — уточнила шведка.

— Как же не видно? – удивилась Пума, — вон там, далеко на севере, Ореор, а прямо под нами Нгурунгор. Правее – остров Руиид, а дальше — Имелечел, там мой колледж. Ну, а прямо по курсу – Клоулклобел, административный центр. А вот полуостров Оураие, на нем наш fare. Фрис, ты что, не видишь? Это уже совсем рядом!

— Что, вот эти штуки, розовая и желтая?

— Это сигнальные arata–i на нашем пирсе, — сообщила Пума, — Ну, типа как в аэропорту.

В этот момент «InCub» поплавками коснулся воды. Короткий пробег до сигнальных огоньков на дальней от дома оконечности пирса. Стихающее гудение пропеллера. И негромкий плеск волн. Пума радостно взвизгнула, змейкой выскользнула из своего комбинезона, открыла створку кабины и рыбкой нырнула в черную воду. Плюх!

— Ее папа точно был канак, — глубокомысленно заметил Керк, перепрыгивая на пирс.

— Ребята, я кажется, забыл сказать «Welcome», — опомнился Рон.

— Лучше скажи, где включается свет, — попросила Фрис, тоже выбираясь из флайки.

— На столбике розового сигнального фонаря, примерно на уровне твоей попы.

— Ya! – сказала она, нажимая клавишу выключателя, — Wow! Впервые вижу, чтобы 20–футовые контейнеры так прикольно сложили в три яруса. Сколько их здесь?

— 11 штук, если никто ничего не спер, пока нас не было. Кстати, это и есть наш дом.