Чужая вина (Пленник) (Другой перевод)

— Ты отлично знаешь, что рыбы к обеду не будет, — проворчала Юнис. — Сегодня воскресенье.

Женевьева настороженно смотрела на Хейдона, спрашивая себя, насколько он искренен. В глубине души она была довольна, что он считает ее картины не просто приятными любительскими работами женщины, балующейся живописью. Женевьева занималась этим с детства, но после смерти отца и появления в доме Джейми ее произведения резко изменились. Чувствуя страх и одиночество, она ощущала необходимость как-то выражать свои радости и разочарования, делая это с помощью живописи. Каждая работа имела для нее особое значение, выходящее за рамки простого воплощения темы. Казалось, будто краски были полны испытываемых ею чувств. Каждый штрих навсегда запечатлевал на холсте частицу ее души.

Возможно ли, чтобы Хейдон ощущал страсть, с которой она создавала эти картины? А если так, смогут ли посторонние почувствовать то же самое? Конечно, нет! Да и кому придет в голову еще и платить за возможность видеть их каждый день у себя дома.

— Никто в Инверэри не станет предоставлять галерею для выставки работ, созданных женщиной, — сказала она. — В глазах здешних жителей мои картины не могут иметь никакой ценности. Люди иногда платят мне за то, что я рисую портреты их детей, но это совсем другое. Покупать мои работы на выставке — это значит признать их достоинства. Кто решится это сделать?

— Вы правы, — согласился Хейдон. — Но я не собираюсь устраивать вашу выставку в Инверэри. Здесь невозможно продать ваши работы по цене, которую они заслуживают. Я намерен организовать выставку в Глазго.

Женевьеве стало ясно, что Хейдон не понимает, что в качестве творцов миром искусства признаются только мужчины.

— Ни один торговец живописью в Глазго не станет устраивать выставку женских работ.

— Разумеется, но кто же им скажет, что картины написаны женщиной? — Хейдон задумчиво остановился перед портретом Шарлотты. — Думаю, лучше использовать французскую фамилию. Знаю по опыту, что шотландские торговцы произведениями искусства любят представлять работы, созданные за рубежом. Это придает им определенную надежность и таинственность.

— Это верно, — кивнула Юнис. — Дом лорда Данбара был полон картин, и ни одна из них не была нарисована добрым и честным шотландцем. Все прибыли из Италии, Франции или Англии, как будто там лучше знают, как малевать краской по холсту, чем у нас. — Она неодобрительно фыркнула.

— Вы имеете в виду, что мы скажем, будто мои картины написаны французским художником? — Женевьева не пришла в восторг от этой идеи.

— Конечно, это не лучшее решение, — признал Хейдон. — Но если мы действительно хотим устроить выставку ваших работ и пробудить к ним интерес, то вернее всего будет поступить именно так.

— По-моему, это очень романтично, — одобрила Аннабелл. — Французские имена звучат так элегантно.

— А по-моему, они звучат глупо, — заявил Саймон. — Как будто пытаешься что-то выплюнуть.

— Разумеется, я ничего не стану делать без вашего согласия. — Хейдон внимательно смотрел на Женевьеву. — Но мне кажется, это очень подходящий случай раздобыть деньги для уплаты ваших долгов.

Женевьева окинула взглядом полотна, без всякой системы расставленные в гостиной. Каждое представляло собой какую-то часть ее жизни и жизни ее детей. Ей не хотелось выставлять свой внутренний мир на всеобщее обозрение, а идея приписать ее работы вымышленному лицу только потому, что картины, написанные женщиной, не имеют ценности в глазах других, выглядела просто оскорбительно.

Джейми, Аннабелл, Грейс, Шарлотта, Саймон и Джек смотрели на Женевьеву, ожидая ее решения. Впрочем, их лица не выражали беспокойства. Они не сомневались, что если она откажется продавать картины, то найдет другой способ сохранить дом. Оливер, Юнис и Дорин выглядели куда более озабоченными. Что и понятно, они гораздо лучше понимали всю опасность ситуации.

Женевьева, подумав, решила, что глупо не использовать все возможности. Их положение было почти безвыходным.

— Хорошо, лорд Рэдмонд, — сухо произнесла она, пытаясь придать их отношениям официальный оттенок, что, впрочем, вышло неубедительно. — Назовите имя, которым мне следует подписать картины.

Альфред Литтон снял очки, энергично протер их носовым платком и снова зацепил дужки за солидных размеров уши.

— Весьма необычно, — пробормотал он, склоняясь к картине. Выпрямившись, он опять снял очки. — Говорите, этот Булонне — ваш друг, мистер Блейк?

— Старый друг, — заверил его Хейдон. — Мы познакомились лет десять тому назад, когда я путешествовал по югу Франции. Конечно, тогда его работы были абсолютно неизвестны. Позже я посетил его в старом фермерском доме, который Булонне использовал как жилище и как студию, и уже тогда почувствовал, что он станет замечательным художником. Но в то время я еще не мог себе представить, насколько велик его талант.

— В самом деле. — Мистер Литтон окинул взглядом пять картин, которые Хейдон принес в его галерею.

— Когда я написал ему, предложив выставить его произведения в Шотландии, он вначале не проявил энтузиазма. — Хейдон хотел внушить торговцу, что ему крупно повезло. — Булонне живет отшельником. Он никогда не был женат, редко покидает дом и терпеть не может, когда его отвлекают от работы. Он способен трудиться дни и ночи напролет, не прерываясь для сна и еды. Разумеется, его можно назвать эксцентричным.

— Как и многих людей искусства, — мудро заметил мистер Литтон. — Поневоле начинаешь подумывать, а не является ли безумие ценой гениальности. Я слышал о Булонне, — добавил он, дабы Хейдон не счел его не сведущим в современной живописи, — но впервые имею удовольствие видеть его работы. Они, безусловно, впечатляют. Его подход к теме совершенно уникален.

Хейдон улыбнулся. Он предвидел, что мистер Литтон скорее притворится знакомым с творчеством вымышленного художника, чем признает свое невежество.

— Вам, конечно, известно, что имя Жоржа Булонне в настоящее время чрезвычайно популярно в художественных салонах Парижа. Его картины продаются в первый же день пребывания на выставке, и многие коллекционеры заранее договариваются о приобретении любой будущей работы. Знаменитый критик мсье Лашапель из «Ле Паризьен» предсказал, что Булонне вскоре станет одним из самых прославленных художников нашего века.

— Только слепой не увидел бы этого, — согласился мистер Литтон. — Я очень признателен вам, мистер Блейк, за то, что вы предоставили мне возможность воспользоваться плодами вашего знакомства с этим замечательным мастером. Несомненно, я смогу продать все пять картин. Герцог Аргайл постоянно разыскивает интересные работы для пополнения своей внушительной коллекции, и я буду рад как можно скорее пригласить его для личного просмотра. Уверен, что мы сумеем устроить выставку любых произведений, которые подберет мсье Булонне.

— Как приятно иметь дело с человеком, который стремится к популяризации искусства в своем городе и не рассматривает его только с точки зрения прибыли, — польстил ему Хейдон.

Мистер Литтон смущенно заморгал.

— Не сомневаюсь, что отклики будут самые благоприятные. Прекрасно, что выставка состоится в Инверэри, а не в филиале вашей галереи в Глазго, где публики было бы гораздо больше. Это очень патриотично по отношению к нашему городу. — Хейдон встал, как бы давая понять, что разговор окончен. — В крупном городе дух искусства подавляется безумием наживы. Достаточно вспомнить произошедшее на последней выставке мсье Булонне в Париже, чтобы понять это. Глаза мистера Литтона расширились.