Чужая — я
Шрифт:
«Твое самомнение настолько велико, что ты думаешь, будто все станут сами за тобой бегать, мечтая вручить ключики от правды? Привет, только чувство вины толкает на подобную дурость».
Похоже, мне стоит выпустить сборник цитат жизненной мудрости имени Норта Фейрстаха.
Была я в этом прокате или нет, при виде белой стойки с сидящими за ней скучающими сотрудниками ни одной ассоциации.
— Привет, — говорю я с порога, напряженно улыбаясь Джейдену.
Он затравленно втягивает голову в плечи, явно опасаясь грубости с моей стороны. В его глазах непередаваемое
— Я хотела попытать удачу, посидев в машине, которую арендовала той ночью. Вдруг удастся что-то вспомнить. Она сейчас здесь?
— Н-нет, — говорит он, сглотнув. — Но когда она вернется — я тебе сообщу.
— Хорошо, — отвечаю так же неловко.
Я не уверена, стоит ли устраивать Джейдену сцену хоть где-то, не только здесь. Я поняла, что он отчего-то хотел мне (или Стефану) насолить. Он понял, что я догадалась. Я еще пару мгновений смотрю на парня, в котором почти увидела друга, а потом разворачиваюсь и ухожу.
Минутой позже на мой телефон падает адрес кафе, в котором мы с Нортом собираемся встретиться завтра в 15:00.
На диванчики у окон нам не везет: свободен только маленький столик, на котором с трудом поместятся две чашки кофе — не то что конспекты. Пару раз наткнувшись на мои ноги, поскольку девать их просто некуда, Норт разворачивается вполоборота. Он слишком высокий и за этим карикатурно крошечным столиком смотрится несуразно. Я лезу в сумку, чтобы все же достать тетради (не сидеть же просто так), но меня останавливают:
— Так ничего не выйдет: давай следить за столиками на четверых. Переберемся и начнем по делу. По-моему, вон те собираются уходить. — Он указывает подбородком на милующуюся парочку за моей спиной. Я понятия не имею, с чего он сделал такой вывод, но не спорю. Обернувшись, обнаруживаю, что Норт оценивающе меня рассматривает: — Ну, что тебе за ту выходку сделала Мэри?
Я неопределенно пожимаю плечами. После правды о Джейдене у меня пропало всякое желание откровенничать с малознакомыми людьми. А у меня, на минуточку, нынче все малознакомые.
— Зато меня она допрашивала целый вечер, заламывая руки. Было интересно, но, чтобы отвязаться, пришлось сказать правду: у тебя нет и не может быть записи.
Я вскидываю на него глаза и не могу поверить в то, что услышала. Идут секунды — никто не опускает взгляд и даже не моргает.
— Ты сошел с ума? — уточняю.
— Просто не вижу смысла облегчать тебе задачу, — самодовольно скрещивает он руки на груди. — Вообще не понимаю, как Мэри могла поверить в этот блеф о показаниях. Ваши проблемы — сами разбирайтесь.
Как иногда меня бесит этот парень! Уму непостижимо! Я откидываюсь на спинку стула и секунд десять просто стучу пальцами по столу, оценивая масштаб катастрофы. Масштаб называется просто:
— Твоей подружке конец, — выдаю я простой и короткий вердикт.
Ну, потому что это правда так. Сейчас Мэри посчитает себя в безопасности и наделает глупостей, а я в долгу не останусь!
Позавчерашние скрины обещали стать запасом ядерного оружия на случай войны, а не последним рубежом обороны. И что теперь?— Это ты о чем? — Норт, еще недавно с трудом не лопавшийся от самодовольства, на глазах превращается в образец настороженности.
Я прищуриваю глаза, скрывая бешенство.
— Ты взял хорошую высоту, начав учить меня жизни. Я почти поверила, что ты так хорош, как сам себя мнишь и как о тебе говорят. И что, сразу после этого второй раз на одни и те же грабли?
Норт смотрит на меня со странным выражением в глазах. Из них пропала всяческая насмешка. Нет, я слишком плохо в этом всем разбираюсь, чтобы выделить одну конкретную эмоцию.
Я старательно отбрасываю в сторону эту мысль, наклоняюсь к нему ближе и говорю:
— Привет, Норт, — копирую я его манеру. — У меня есть доказательства того, что они меня накачали. И не только этого. Уж поверь, Мэри в дерьме. И когда — теперь уже не если, а когда, — она решит меня прижать, я не буду сидеть в сторонке. И ладно бы пострадала только она. Нет же: достанется исполнителям. Девчонкам из Каппы в лучшем случае грозит дисциплинарное разбирательство и последующее исключение.
— Опять блефуешь? — уточняет он, хмуря брови.
— Нет, Ворчун, — мотаю я головой. — Попробуй на досуге представить, зачем бы мне понадобилась — как ты это назвал? — провокация.
Я изо всех сил сохраняю нейтральное выражение лица, хотя следовало бы встать и уйти. Каждая наша встреча с Нортом проходит на пороховой бочке. Не понимаю, почему я до сих пор их не прекратила.
— Теперь побежишь рассказывать Мэри?
— Ее проблемы — пусть сама разбирается, — повторяет он фразу, сказанную мне всего минутой ранее в чуть иной формулировке. Интере-е-есные у них взаимоотношения.
— Странно, мне ты все время рассказываешь, как я сглупила.
— Потому что ты небезнадежна, — припечатывает он веско.
А Мэри, с которой он спит, значит, безнадежна?
Мне хочется сказать что-то жесткое в ответ, но в этот момент в память врезается новое воспоминание. Оно проносится мириадами звезд над головой, размытыми телефонными сообщениями, теплом рук и этой самой фразой.
***
Ворчун: Могла бы сказать, что боишься высоты. Я двадцать минут здесь мерз.
Тиффани: Я не боюсь высоты. А человек по имени Норт не может замерзнуть.
Ворчун: Очень даже может — приходи и проверь, если не боишься.
Скрип железной чердачной двери — и Норт в черном пальто и таком же шарфе оборачивается ко мне. Я против воли отмечаю, что он выглядит смешно, будто нахохлившийся воробей. Действительно замерз — не соврал.
Хорошо, что я додумалась захватить пальто. После стольких бокалов иная девица и собственные принципы позабудет! Мой хеллоуинский костюм состоит из короткой юбки и кроп-топа, и холод мгновенно жалит обнаженную кожу. Приходится запахнуться и лишь таким образом спрятаться от ветра.