Чужая жена – потемки

Так сказал Кузьмин, кичившийся перед ней своим благополучием, отчего ей вновь захотелось заплакать.

Вот, дылда! Вот, кричат его глаза, ты, не разобравшись и не поверив, хотела засадить невиновного человека на долгих десять лет в тюрьму, выпендривалась своей порядочностью, носилась с ней, как с иконой. И что ты получила взамен? Растянувшиеся до неимоверных размеров трикотажные штаны, пустой кошелек, отсутствие ключей от квартиры, потому что таковой у тебя не имеется? Ни мужа, ни детей, никого…

– Тебе нравится здесь, дылда? – пропустив ее вопрос о семье мимо ушей, снова пристал он. – Нравится?

– Да зачем тебе знать, где и с кем мне нравится, Кузьмин?! – не выдержав, она всхлипнула.

Дине так стыдно было из-за ее внешнего вида, нечесаных волос, поломанных ногтей, грязной одежды, что желание провалиться сквозь землю обострялось с каждой минутой.

Очень стыдно сделалось ей вдруг за всю ее жизнь, которую Дина считала вполне сносной прежде и которая оказалась вдруг никчемной и пустой. Исчезни она сейчас, о ней никто и не вспомнит! Разве только мать с отцом, и то потому лишь, что она вовремя не прислала им поздравлений с праздниками. Или Кузьмин, к примеру, потому что ему не перед кем станет выделываться.

Стыдно, господи, за урчащий от голода желудок! Есть ей хотелось так, что во рту сделалось горько и тошнотворно.

Но весь этот стыд был ничтожен перед самым главным ее покаянием. Кузьмин… он очень нравился ей! И не теперь, и не день, и не неделю назад, а еще тогда, давно-давно, когда прижимал он ее к себе, мокрую, из-под дождя, из-за чего ей потом было неловко и тревожно. Он нравился ей, хотя и дразнил ее почти всегда, и задирал, и, случалось даже, за косы дергал. Это потом уже был Витя и осознание серьезной влюбленности, а до этого…

– Не мучай меня, пожалуйста, Данила, – прошептала Дина и расплакалась. – Что ты хочешь от меня услышать сейчас, что?! Что мне здесь нравится? Что я мечтала бы здесь поселиться? Что я… Так не скажу я тебе этого никогда!

– Почему? – Он оперся локтем о колено, обтянутое тканью дорогих брюк, положил подбородок в раскрытую ладонь так, что остались видны только его глаза. И в глазах этих плескалось такое… – Почему не скажешь, из вредности?

– Я есть хочу, Кузьмин! – пожаловалась она. – Дай мне чего-нибудь, а? Надеюсь, твою семью я не ущемлю?..

Со смехом он впихнул ее в ванную комнату, бросив следом мягкий шелковый халат небесно-голубого цвета. Она купалась и все гадала: он купил его для нее специально или халат от жены остался, которая…

Она сбежала от него или просто в отъезде? Или вообще – это тайная квартира для тайных свиданий? Но нет! Тут каждая вещь свидетельствует о свитом ими семейном гнездышке – милом, уютном, теплом.

Она терлась мочалкой и долго стояла сначала под горячей, а потом под холодной водой, наконец заныло все тело. Потом с удовольствием и мстительной радостью она лазила по баночкам с кремами, выставленным на полочке под зеркалом. В каждую сунула палец, понюхала.

– Эй, ты там скоро? – В дверь ванной негромко стукнули. – Помнится, ты хотела есть?

– Еще минуту!

Дина быстро высушила волосы, расчесалась, взбила их щеткой. Наскоро намазала раскрасневшиеся щеки каким-то кремом, запах которого ей особенно понравился. Плотнее запахнулась в шелковый халат и открыла дверь.

Кузьмин стоял у стены, заложив руки за спину. Он успел сменить брюки на короткие шорты. Рубашку – на светлую футболку. Ноги его были босыми. Как, впрочем, и у нее.

– Уснула ты там, что ли, дылда? – проворчал он беззлобно и потащил ее за локоток в кухню.

Кухня размерами превосходила всю ее квартирку, выделенную фирмой. Теперь-то она бездомная, с запоздалым вздохом вспомнила Дина.

Громадных размеров кухонное помещение сияло светлым кафелем пола, дорогими панелями стен, вдоль которых громоздилась целая дюжина шкафов, полок из стекла, хрома, полированного дерева. В центре стоял большой овальный стол со стульями. Стол был накрыт на две персоны. Накрыт празднично. И пахло, как в Новый год. У Дины аж живот разболелся от судорожных позывов.

– Присаживайся.

Он подвел ее к одному из стульев, бережно поддержав за локти, усадил, сам сел рядом, взялся за бутылку вина.

– Ты не против, чтобы немного выпить?

– Не забудь добавить – дылда! – фыркнула она, уже успев слепить себе бутерброд из черного хлеба, ветчины и помидора и вцепиться в него зубами.

– Добавлю еще, чего ты, – весело рассмеялся Кузьмин, отобрал у нее бутерброд, приоткрыл сверкающую пузатую крышку: в посудине плавали в соусе куски цыпленка, в хрустящей корочке, с зеленью. – Не кусочничай, поешь как следует. Положить курочки?

– Положи. И картошечки, и овощей, – она двигала тарелкой по столу следом за его руками, боясь, что он что-нибудь пропустит и она не насытится.

Он аккуратными движениями наполнял ее тарелку, не забывая наблюдать за ней с легкой дразнящей улыбкой.

– Хватит?

– Хватит! – Дина схватилась за вилку и нож. – А себе?

– Я понаблюдаю, – хохотнул Кузьмин, поставил локоть на стол, подбородок привычно пристроил на кулак и уставился на нее, не мигая. – Вино-то выпей…

В ее тарелке почти ничего не осталось, когда он полез в карман шорт, достал оттуда маленькую твердую коробочку, оклеенную бордовым бархатом, и поставил ее перед ней со словами:

– Взгляни!

Испытывая страшную неприязнь ко всем на свете коробочкам, коробкам и коробам вкупе – после страшной истории, в которую она попала из-за предмета такой же геометрической формы, – Дина невольно отшатнулась.

– Что это?!

– Да не бойся, трупов больше не будет, – рассмеялся Данила, безошибочно угадав ее испуг. – Просто взгляни.

Она ткнула кончиком пальца в кнопочку, открыла – кольцо. Красивое, с камнем, может, с бриллиантом, может, нет, она ни черта в этом не разбиралась. Оно сверкало, слепило, удивляло.

– И?..

– Теперь примерь, – потребовал Кузьмин, глядя на нее тяжелым пристальным взглядом.

– Зачем?! Если это подарок, то мне не нужно! – Дина спрятала руки за спиной, боясь, что Кузьмин, преодолев ее сопротивление, сам наденет ей на палец это до непристойности дорогое, сверкающее кольцо.

– Это не подарок, дылда, это предложение! О господи, как же тяжело с тобой!!! – взорвался он, вцепился руками в свои волосы и замотал головой. – За что мне такое наказание?! Почему мне суждено любить такую дуру, как ты, а?!