Чужая женщина

Со стороны не особняк, а дворец купеческий. Создалось впечатление, что сейчас на колени поставят и в ножки кланяться заставят. Маркелов развалился в кожаном вычурном красном кресле. Со стороны казалось, что он с ним буквально слился, такой же дутый и в складках. Вживую я его никогда не видел, но с последнего раза, как на фотках просматривал, кажется, он еще веса набрал. Эдакая туша с длинными вьющимися волосами, жирными губами над короткой бородкой. Руки в перстнях на брюхе сцепил и на меня смотрит узкими глазками. Рукой махнул как на мух назойливых, и его бульдоги меня отпустили. Он на них исподлобья зыркнул, потом на меня. Да, я их тоже помял. Мне адреналин скинуть надо было.

— Олежек значит?

Кивнул, чуть поклонившись.

— Не паясничай. Клоуны у меня долго не живут. Я веселье не люблю. Ты мне лучше расскажи, как ты, Олежек, будешь мне долг возвращать.

— Натурой, — ухмыльнулся, и тут же улыбка пропала. Тот не улыбался.

— Я ж могу и буквально принять твое предложение. Рожа у тебя смазливая. А зад смазать можно.

Кулаки теперь уже сцепил я.

— Ты выдохни. Олежек. Ко мне даже шаг сделать не успеешь.

— Мне сказали, ты справедливый, Рустам. Сказали, все по-честному разруливаешь. Тогда зачем людей казнишь невиновных? Мой косяк это. Я не утерпел. Виноват. Влюбился. К женщине своей спешил. Мне сорок, Рустам. И я впервые, как пацан. Знаю, что тебе это на хрен не интересно, но так вышло. Взять с меня нечего. Могу только отрабатывать бесплатно. Талантов, кроме кулаков и опыта ментовского, не имею. Пацанов невиновных и семьи их не трогай.

Маркелов долго смотрел мне в глаза, а потом расхохотался.

— Я тебе похож на благотворительный фонд? Ты запомни, Олежа. Тут тебе не ментура твоя лоховская, тут по-крупному все. И чтоб деньги быстрее нашлись или товар, я вам немного лишних органов отрежу.

Внезапно у него зазвонил сотовый, он на дисплей глянул и даже как-то отпрянул назад. Потом все же ответил. На меня взгляд бросил и махнул на дверь. Показывая выйти.

Едва я вышел за порог гостиной, меня тут же два амбала под руки приняли.

— Нос не сломал тебе? Тцццц. Болит, да? Лед приложи.

— Уууууурою, — зарычал бульдог и клацнул зубами.

— Ты сильно челюстью не щелкай, а то клыки сломаешь пластиковые. Ты уже как-то доклацался, я смотрю.

— Толь, я его щас закатаю в асфальт, — рыкнул амбал, а другой заржал.

— Рустам сам закатает. Так что в очередь. А он борзый, придурок этот.

Они о чем-то говорят, а у меня лицо Зоряны перед глазами вдруг возникло. И заныло все внутри, так увидеть ее захотелось. Сказать, что не секс между нами, не похоть. Больше. Сказать, что хочу по утрам с ней просыпаться. Плевать на папу ее. Если любит, мы и сами проживем. Предложить мало что могу, только душу дырявое и сердце латанное, если возьмет, то хорошо нам с ней будет. Не хочу больше искать ее и ждать. Рядом хочу. Чтоб руку протянул и взял. Чтоб точно знать — моя девочка. Вспомнил, как глаза ее от ужаса округлились, когда поняла, что у меня неприятности. Бросилась ко мне, за руки хватает, спрашивает, чем помочь может. Такая красивая в этот момент, разрумяненная после оргазма, глаза все еще дымкой подернуты, а я ее к себе за затылок и жадно губы накрыл, пару глотков ее голоса, она что-то шепчет, и я этот шепот сцеловываю мелкими поцелуями.

— Домой езжай. Я наберу, как разберусь со всем этим.

— Я ждать буду. Набери, прошу тебя.

— Я же обещал. Честное мусорское.

— Какой же ты… — в глаза смотрит, а у самой блеск странный появился грусти вселенской, он меня тогда еще с первой секунды с ума свел.

— Какой?

— Любимый.

И все. И защемило внутри так, словно кожу всю до костей ободрали. А ведь никто любимым раньше не называл. Понял, что не отпущу никуда больше, и по хер на отца ее. Вот здесь все закончу и хватит. Со мной будет.

Дверь открылась, и меня втолкнули обратно в гостиную. Маркелов перебрался за маленький стол, сервированный фруктами и бутылью красного вина. Бокалы поблескивают от бликов огромной золоченной люстры.

— Садись за стол, дорогой. Перекусим немного. Винца домашнего выпьем.

Вспомнились детские сказки, когда злодеи, прежде чем сожрать доброго молодца, обязательно пытались его накормить. Сравнение улыбнуло, и я сел в кресло напротив Маркелова.

— Я тут узнал, что ты женат и дети есть… а мне говорил, что влюбился. Нехорошо врать, Олежка. Не люблю лжецов.

Я взял из его рук бокал с вином и спросил:

— А наличие жены и детей мешает влюбиться?

Что-то помрачнело в его лице. Он свой бокал обратно на стол поставил.

— Я вдовец, и у меня нет детей. Десять лет назад мою жену расстреляли в упор в этом доме. Она была беременная. Твои тупые коллеги никого не нашли. А я не имел еще столько власти, чтобы найти этого урода самому. Так вот, я считаю, что любить можно только одну женщину, дорогой. Кто любит больше — это моральная проституция. Сердце не шлюха, чтоб перед каждым свое естество открывать.

Хорошо сказал царек. Так хорошо, что я его зауважал.

— Верно говоришь, Рустам. Ты свою женщину встретил рано… и я сочувствую, что ты ее потерял. А мы не Боги, мы люди. Мы склонны ошибаться… Я долго делал счастливой нелюбимую женщину. Она ушла от меня к другому, и я встретил свою. Так бывает. Жизнь, она штука непредсказуемая.

— Хм. Согласен.

Отпил вино и откинулся в кресле.

— Златова давно знаешь?

Вопрос ошарашил лишь на мгновение, потом тут же заставил кулаком по поручню кресла ударить. Вот они и перемены в настроении Маркелова.

— Со школы.

— Мент и… как сейчас говорят, преступный элемент. Прям как в книжках.

— Да. Как в книжках… Это он звонил, да?

— Он. Хороший друг у тебя, Олег. На таких молиться надо. Нашел мою электронику. Не знаю, кого он там на уши поставил, но товар мне вернули.

Я выдохнул и расхохотался. Охренеть. Деня, твою ж мать. Ты неисправим.

Теперь зазвонил уже мой сотовый. И я точно знал, кто звонит.

— Эй, Громов, я конечно понимаю, что хоромы у Маркелова царские, но и у меня не хуже. Мы тебя с женой на ужин ждем. И хватит прыгать по охранным агентствам. Ты у меня теперь работаешь, и хватит. Выходи. Я задолбался ждать внизу. Я за поворотом в такси сижу. А то этот толстяк пронюхает и к себе затащит, а я жирное не ем. Давай, выходи.

— Скажи ему, что он говнюк, и я все слышал.

Денис скептически поднял бровь, когда посмотрел на мою разукрашенную рожу.

— Ну ты прям красава, Олег. Теперь можно и по девочкам.

— Да иди ты. Кажется, мне пару ребер… оххх.

— Харэ стонать, как баба. Подтянись и воротник поправь. Моя жена для нас лазанью приготовила и устриц. Она у меня великолепная хозяйка, когда не на гастролях.

— Не, ну это подстава, День. Реальная подстава. Я такой весь потрепанный, помятый, в униформе охранника, и тут ты с женой знакомить.

— Ну так, слышь, надо ж как-то уравновесить мою лысую башку и твою смазливую рожу. Теперь она на тебя так пялиться не будет. Я ведь ревнивый, как черт. Я б ее от всех спрятал и смотреть на нее запретил.

Я вспомнил как Зоряна сегодня извивалась в моих руках… и представил, что кто-то мог бы ее вот такую видеть, и в венах закипела кровь, забурлила ядовито.

— Понимаю. Ну ладно буду грязным бомжарой, чтоб тебе жилось спокойно.

— Не, она у меня девочка нежная и верная. Я шучу. Приедем, дам своего шмотья. А размер у нас, кажется, по-прежнему одинаковый.