Чуждое тепло

– Прощай, мой преданный друг! Ариведерчи, влекомый ветром времени листик! Мой воришка! Моя печаль! Моя игрушка! Моя радость! До свидания, милый!

И Джерек увидел, как белый лебедь повернул голову на длинной шее, чтобы взглянуть на него загадочными глазами, прежде чем исчезнуть за единственным облачком, плывущим по пустому слепому небу.

* * *

Разузоренные в тончайшие оттенки зеленого, Железная Орхидея и ее сын возлежали на зеленой лужайке, плавно спускающейся к лазурному озеру. Был вечер.

Между Железной Орхидеей и ее сыном покоилась золотисто-зеленая скатерть, уставленная нефритовыми блюдами с остатками ужина. Здесь были зеленые яблоки, зеленый виноград, сердечки артишоков, имелись чеснок, корнишоны и незрелые дыни, сельдерей и авокадо, виноградные листья и груши, в самом центре этого натюрморта в зеленых тонах ярким мазком краснела редиска.

Железная Орхидея слегка приоткрыла свои изумрудные губы, когда она потянулась за неочищенным миндалем. Джерек рассказал ей о своих приключениях в эпохе Рассвета. Ее зачаровал рассказ, хотя она не все понимала в нем.

– И ты нашел смысл «добродетели», моя плоть? – Она покончила с миндалем и теперь раздумывала, не отведать ли корнишонов.

Джерек вздохнул.

– Должен признать, что до конца не уверен в этом. Но, полагаю, «добродетель» имеет какую-то связь с «развращенностью», – он засмеялся и вытянулся на прохладной траве. – Одно порождает другое, мама.

– Что такое «развращенность», любовь моя?

– Я думаю, это что-то, связанное с неспособностью контролировать свои поступки. Что, в свою очередь, имеет какую-то связь с окружением, в котором предпочитаешь жить… если у тебя вообще есть выбор. Возможно, когда миссис Амелия Андервуд вернется, она сможет объяснить точнее.

– А она вернется? – безотчетным жестом пальцы Железной Орхидеи опустились на редиску и отправили ее в рот.

– Я уверен в этом, – сказал Джерек.

– И тогда ты будешь счастлив?

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением.

– Что такое «счастлив», мама?