Чужестранцы

– - Вот такие цветы я понимаю!.. Сколько величия, гордости в позе вот этой, например, пальмы! Сам черт ей не брат...

– - Да, -- сказала Софья Ильинична, и ей пришло на память стихотворение "В песчаных степях Аравийской земли три гордые пальмы высоко росли".

– - А вот этот красавец-панданус?..

– - Да, красиво, -- тихо ответила Софья Ильинична, откашливаясь от неприятного ощущения какой-то сухости в горле.

– - Добрый вечер, господа!.. Вы не сердитесь, что я заставила вас так долго ждать? Нет?
– - заговорила Елена Михайловна, выйдя к гостям в каком-то фантастическом капоте из японской материи, очень просто и мило пожала им руки и опустилась в качалку.

– - Я даже не успела привести в порядок свою голову, -- сказала она, мягко касаясь обнаженною рукою своих волос и незаметно всматриваясь в это время в лицо Софьи Ильиничны.
– - Евгений Алексеевич извинит меня за неглиже в костюме, а вы... Софья... Ильинична, кажется?

– - Да.

– - Вы и подавно. Я немного устала и повалялась, -- произнесла Елена Михайловна, и в ее голосе послышалась, действительно, не то усталость, не то просто лень, -- читала "Нану". Удивляюсь: мне столько ужасов наговорили про этот роман, а оказывается -- ничего особенного нет в нем... Вы читали этот роман?
– - спросила Елена Михайловна, обращая лицо к гостье.

– - Софья Ильинична! Читали "Нану"?
– - повторил вопрос Евгений Алексеевич, видя, что Софья Ильинична улетела куда-то мыслями...

– - Нет, не читала. Я не люблю романов.

Елена Михайловна еще раз незаметно скользнула взором но лицу Софьи Ильиничны, прищурилась и слегка улыбнулась.

– - Софья Ильинична больше по части философии и социологии, -- вставил Евгений Алексеевич.

Елена Михайловна звонко расхохоталась. Некрасивое лицо девушки, ее отречение от романов и добавление Евгения Алексеевича относительно философии скомбинировались в голове легкомысленной барыни известным образом и дали рефлекс в форме этого звонкого смеха.

Софья Ильинична вопросительно взглянула сперва на Елену Михайловну, потом на Евгения Алексеевича, потупилась и вспыхнула.

– - Я вспомнила одну вещь... Простите, господа!

Иногда, ни с того ни с сего, придет в голову чепуха...Одно воспоминание из детства... Очень смешно, -- объяснила свой смех Елена Михайловна и моментально придумала и рассказала эту чепуху.

"Что же смешного?" -- подумала Софья Ильинична и откашлянулась.

– - Евгений Алексеевич передавал мне, что вам требуется массажистка. Я собственно и пришла по этому делу, -- проговорила она, не поднимая головы.

– - Непременно -- по делу?.. А иначе не пришли бы?

Софья Ильинична опять почувствовала неловкость: вопрос был сделан немного насмешливым тоном.

– - Вероятно, не пришла бы... Случай...

– - Скажите: вы изучали массаж?

– - Да. Имею свидетельство. Если желаете, то...

– - Ах, я не о том... Вы меня не поняли... Мне просто интересно. Теперь массаж в такой моде... Все лечат массажем. Вероятно, скоро рентгеновские лучи тоже войдут в моду... Сегодня я читала в "Новом Времени"...

И Елена Михайловна стала рассказывать про рентгеновские лучи. Конечно, и массаж, и лучи были привлечены к ответственности лишь за неимением подходящих тем для разговора; все, что говорила о них Елена Михайловна, было давным-давно всем присутствовавшим известно и надоело даже и самой Елене Михайловне. Но нельзя же было сидеть молча! Надо было говорить. О чем? Елене Михайловне казалось, что массаж и лучи более или менее тронут эту угрюмую девушку медицинской профессии, не интересующуюся романами. Но девушка молчала. Тогда Елена Михайловна попробовала другую тему, хотя тоже не свежую, но все же небезынтересную для женщины, занимающейся философией и социологией.

– - Ах, как я желала бы быть теперь в Париже!.. Там теперь, вероятно, все еще жизнь бьет ключем... Золя осужден, но он, право, мил!.. Скажите, господа, вы за Золя или против? Что там ни писали в "Новом Времени", а мне все-таки не верится, чтобы Золя был игрушкою в руках жидов?..

Евгений Алексеевич переложил ноги с одной на другую и выпустил неопределенное "да-а", Софья Ильинична вздрогнула и опустила глаза; лицо ее густо покраснело, руки плотнее прижались к груди...

– - Да, Золя -- герой, -- сказал Евгений Алексеевич, чтобы оборвать неловкое молчание, и умоляюще взглянул на Елену Михайловну. Та быстро поняла этот взгляд; она быстрым жестом глаз и губок выразила досаду на свой промах и, как ни в чем не бывало, опять заговорила:

– - Скажите, Софья Ильинична, вы имеете здесь практику? Вы, кажется, акушерка?

– - Да, акушерка-фельдшерица. Но практики не имею. Я -- акушерка без вывески...

– - Т. е. как же это так? Не имеете прав?

– - Имею, но... я, право, затрудняюсь, как это объяснить... Мне временно запрещено вешать вывеску... заниматься этим...

– - Это возмутительно! Лишать человека возможности трудиться. Хотя, по моему мнению, это затруднение всегда можно обойти... Вот хотя бы взять Склабонского... адвокат... Ему тоже запрещено, но это не мешает ему зарабатывать до десяти тысяч в год. Взял себе помощника из молодых (конечно, частным образом) и тот сделался его alter ego... И оба довольны...

– - Здесь совершенно иное положение, -- заговорил Евгений Алексеевич и очень осторожно и мягко разъяснил, чем разнилось положение Софьи Ильиничны от положения адвоката Склабонского.

– - Погодите, голубчик, я вам выхлопочу разрешение повесить вывеску. Что за варварство! Жаль, что я раньше не знала: у меня было недавно два случая, где я могла бы вас рекомендовать. Как только увижу Волчанского, -- я не отстану, пока не вырву разрешения вам повесить вывеску. Он сам человек университетский...

– - Благодарю вас... Едва ли это удастся, -- сказала Софья Ильинична.

– - Мне? Не удастся? Если я возьмусь за это дело, -- будьте спокойны. Пойдемте, господа, в столовую, будем пить чай!..

– - Благодарю вас, я не могу: мне надо спешить на урок.

– - Пустяки! Когда у вас урок?

– - В восемь.

– - А теперь нет восьми. Идемте. Какой у вас урок?

– - Подготовляю в гимназию.

– - Сколько вам платят?

– - 8 рублей.

– - В месяц?

– - Да.

– - Возмутительно. Ну, что бы сказать мне раньше?
– - с укоризною обратилась Елена Михайловна к Евгению Алексеевичу.
– - Картошкины платят своему семинаристу 30 рублей. Погодите, голубчик, мы все устроим. Сюда! Садитесь! Катя! Подайте варенья...

– - Я подала, барыня.

– - Другого. Какое у нас есть? Господа, какое вы любите?

– - Все равно, -- сказала Софья Ильинична.

– - Я не любитель варений, -- сказал Евгений Алексеевич.

– - Подайте абрикос!

Елена Михайловна старалась быть как можно любезнее с Софьею Ильиничною, потому что ее беспокоил сделанный давеча, в разговоре о Золя, промах. Надо как-нибудь смягчить, сгладить невольно причиненную гостье обиду... Евгений Алексеевич предупредил Елену Михайловну быть осторожнее в этом смысле, а она, как на зло, сразу же и выпалила: "жидов"... Этакая досада!