Чужестранка. Дилогия

Он отошел к книжным полкам. Я осталась у окна, чтобы дать ему побыть одному.

С этой стороны дома я разглядела сквозь дождевые струи туманные очертания отдаленного скалистого холма, на вершине поросшего травой. Он напомнил мне заколдованный холм, на котором я прошла сквозь камень и появилась из кроличьей норы. Всего лишь полгода. А кажется, что было это ужасно давно.

Джейми подошел и встал рядом со мной у окна. Отсутствующими глазами глядя на дождь за окном, он вдруг произнес:

— А ведь был-таки еще один повод. Самый главный.

— Повод? — глупо переспросила я.

— Почему я на тебе женился.

— Какой же это повод?

Я не представляла, что я услышу. Может, дальнейшее раскрытие сложных семейных дел и отношений. Но то, что он сказал, меня просто сразило.

— Я хотел тебя. — Он повернулся лицом ко мне. — Больше, чем чего бы то ни было за всю мою жизнь, — добавил он тихо.

Я молча уставилась на него. Чего-чего, а этого я никак не ожидала. Он негромко продолжал:

— Когда я спросил отца, как мне узнать, та ли это женщина, он ответил, что придет час — и у меня не будет сомнений. Их и не было. Когда я очнулся в темноте под деревом на дороге в Леох, а ты сидела у меня на груди и проклинала меня за то, что я истекаю кровью, я сказал себе: «Джейми Фрэзер, хоть ты и не знаешь, как выглядит эта женщина, хоть весит она как добрый конь, но это и есть она самая».

Я подалась к нему, но он отступил и заговорил очень быстро:

— Я сказал себе: «Она починила тебя дважды за несколько часов, а жизнь среди Маккензи такая, что хорошо бы жениться на женщине, которая может унять кровь из раны и поставить на место сломанные кости». И еще я сказал себе: «Если тебе, Джейми, парень, так приятно ее прикосновение к твоей ключице, вообрази, насколько приятнее будет, если она запустит руки пониже».

Он увернулся и отскочил за кресло.

— Я, конечное дело, подумал и о том, что, может, это результат четырехмесячной жизни в монастыре, без благодатного женского общества, но потом эта совместная поездка сквозь тьму… — Он театрально вздохнул и ловко высвободил свой рукав из моих пальцев. — И этот прелестно широкий зад, сжатый моими бедрами… — Он уклонился от удара, направленного ему в левое ухо, и отгородился от меня низеньким столиком. — И тяжелая, как камень, голова у меня на груди… — Небольшое металлическое украшение отскочило от его собственной головы и со звоном упало на пол. — Я сказал себе…

Он так хохотал, что вынужден был то и дело прерывать свою речь, чтобы набрать воздуха в легкие.

— Джейми… сказал я… она же англичанка… язык у нее что змеиное жало… задница ничего… ну а если у нее не лицо, а овечья морда?

Я таки повалила его на пол — от грохота содрогнулся дом — и встала ему обеими коленками на живот.

— Ты хочешь сказать, что женился на мне по любви?

С трудом дыша, он поднял брови.

— Разве я… только что… не сказал об этом?

Облапив меня одной рукой за плечи, он засунул другую мне под юбку и несколько раз немилосердно ущипнул за ту самую часть тела, которую так восхвалял.

В это время в комнату вошла за своей рабочей корзинкой Дженни и вперила в своего брата изумленный взор.

— Чем это ты тут занимаешься, братец Джейми? — поинтересовалась она, приподняв одну бровь.

— Занимаюсь любовью с моей женой, — пропыхтел он, задыхаясь от смеха и возни.

— Так найди более подходящее место для этого, — посоветовала она, вздернув и вторую бровь. — На этом полу как бы не занозить тебе задницу.

Лаллиброх был спокойным местом, но вместе с тем и весьма деловитым. Все поднимались с петухами и немедленно включались в круговорот жизни. До самого захода солнца хозяйство работало, как заведенные часы, но после этого один за другим останавливались зубцы и колесики, отпадали от общего механизма и катились в темноту в поисках ужина и постели, чтобы утром, словно по волшебству, вернуться на свои обычные места.

Столь необходимым казался каждый человек, будь то мужчина, женщина или ребенок, для того, чтобы все шло своим порядком, что я не могла себе представить, как это они тут несколько лет обходились без хозяина. Не только руки Джейми, но и мои были немедленно пущены в ход. Впервые я поняла всю серьезность, с которой шотландцы осуждали безделье и лень, раньше — впрочем, вероятно, надо сказать «позже» — мне это казалось не больше чем причудой. Безделье расценивалось не просто как признак нравственного падения, но как нарушение естественного порядка вещей.

Выпадали, конечно, и другие моменты. Маленькие и скоропреходящие промежутки времени, когда все затихает, а жизнь как бы находится в равновесии между тьмой и светом, одновременно окружающими тебя.

Я радовалась таким мгновениям вечером то ли второго, то ли третьего дня после приезда в имение. Сидя на заборе позади дома, я смотрела на пожелтевшие поля, на деревья в дальнем конце горного прохода — они казались особенно темными на фоне жемчужно-серого неба. Казалось, что все предметы — близкие и далекие — находятся на одном расстоянии от тебя, потому что их длинные тени мало-помалу поглотил сумрак.

Воздух был холодным, в нем чувствовалось дыхание мороза, и мне подумалось, что пора бы уйти в дом, но не хотелось расставаться с мирной красотой. Я не замечала появления Джейми, пока он не укрыл тяжелыми полами плаща мои плечи. Я даже не сознавала, насколько стало холодно, и только прикосновение теплой и плотной шерстяной ткани дало мне почувствовать это по контрасту.

Руки Джейми обняли меня поверх плаща, и я прижалась к нему спиной, слегка дрожа.

— Мне даже из дома было видно, как ты дрожишь, — сказал он, взяв мои руки в свои. — Если не будешь беречься, схватишь простуду.

— А ты?

Я повернулась и посмотрела на него. Несмотря на усиливающийся холод, он чувствовал себя вполне уютно в одной рубашке и в килте, разве что нос чуть-чуть покраснел, свидетельствуя, что сейчас не один из теплых весенних вечеров.

— Я-то привык. У шотландцев не такая жидкая кровь, как у вас, южан с синими носами.

Он приподнял мой подбородок и поцеловал меня в нос. Я взяла его за уши, но он теперь избрал другую цель — пониже.

Это продолжалось достаточно времени, чтобы наши температуры сравнялись к тому моменту, как он меня отпустил. Горячая кровь шумела у меня в ушах, я откинулась назад, балансируя на перекладине забора. Ветер дул мне в затылок, отбрасывая на лицо пряди волос. Джейми забрал в руку волосы с моих плеч и, приподнимая, пропускал их между пальцами, так что лучи заходящего солнца просвечивали сквозь них.

— Вокруг твоей головы словно ореол, когда солнце освещает тебя вот так, — тихонько проговорил он. — Ангел, увенчанный золотом.

— Ты тоже, — ответила я, дотронувшись до его щеки, на которой отросшая бородка отливала янтарным светом. — Почему ты не сказал мне раньше?

Он сразу понял, о чем я. Одна бровь взлетела вверх, он улыбнулся; одна половина лица освещена солнцем, другая — в тени.

— Я ведь знал, что ты не хочешь выходить за меня замуж. Я не имел никакого желания обременять тебя и тем более строить из себя дурака, сказав тебе об этом тогда, — ведь было ясно, что ты будешь спать со мной только по обету, данному против воли.