Чужие грехи (На восходе луны)
Шрифт:
– И что ты от меня хочешь? – спросил он.
Он не стал ничего отрицать, и на какой-то миг Энни сделалось жутко.
– Вы были его другом, – прошептала она, холодея от ужаса. – Неужели вы не хотите выяснить правду? Неужели не хотите отомстить за него?
– Не очень.
Энни вскинула голову. Такого ответа она не ожидала.
– А вот я хочу! – запальчиво воскликнула она. – И займусь этим сама, если вы мне не поможете. Я должна раскрыть тайну смерти отца, и добьюсь этого, чего бы это мне ни стоило. И я больше не позволю им делать из меня безмозглую дурочку!
Маккинли не шелохнулся.
Оглянуться она не смела – это стало бы признанием её страха. Вместо этого она продолжала стоять, вытянувшись в струнку; Маккинли был так близко, что в ноздри её проникал терпкий и кисловатый запах его пота, смешанного с перегаром. Напряжение, казалось, густой пеленой повисло в воздухе. И исходило оно от Маккинли, от его мощного тела и звериного естества.
И вдруг это ощущение словно рукой сняло.
– Хорошо, – спокойно сказал он и осторожно подхватил её под локоть. – Заходи в дом. Поговорим по душам.
От неожиданности Энни вздрогнула, но тут же овладела собой.
– Означает ли это, что вы все-таки согласны мне помочь? – спросила она.
– Это означает, – ответил он сочным баритоном, в котором угадывался легкий техасский акцент, – что ты расскажешь мне все, что тебе известно, поделишься своими подозрениями, и вот тогда мы вместе подумаем, как со всем этим быть.
Маккинли толкнул дверь, вошел в темное нутро лачуги, и Энни ничего не оставалось, как последовать за ним. И вновь она с трудом подавила безумное и непонятное желание оглянуться.
Маккинли щелкнул выключателем, и вспыхнул неяркий свет. Энни с любопытством осмотрелась. Тесная каморка показалась ей напрочь лишенной хоть какого-либо уюта. Обшарпанная, кособокая мебель. Нагромождение немытых тарелок и мисок на столе.
Энни устремила на Маккинли задумчивый взгляд.
– Почему вы живете здесь? – спросила она. – В таком… совершенно неподходящем для вас месте.
Губы его едва уловимо скривились в улыбке. От этой улыбки по коже Энни пробежал морозец.
– Разве ты знаешь меня настолько хорошо? – глухо спросил Маккинли.
– Я вас всю жизнь знаю, – неловко выдавила Энни.
– Сколько мне лет?
Энни растерянно заморгала.
– Вы, наверное, слишком много выпили.
– Я не об этом тебя спросил. Кстати, говоря, выпил я ещё недостаточно. – С этими словами он придвинул к столу спинкой вперед колченогий стул, молча оседлал его, раздвинув ноги, и наполнил стакан текилой. – Нужно, пожалуй, восполнить этот пробел.
Наполнив прозрачной жидкостью и второй стакан, Маккинли придвинул его Энни.
– Вот, выпей.
– Я не пью.
– Сегодня – пьешь, – отрезал он. – Ну, так сколько же мне лет, по-твоему?
Энни взяла стакан и робко пригубила. Текилу она терпеть не могла, от одного запаха её воротило.
– Мне казалось, что вы немного моложе папы, – неуверенно выдавила она.
– Твой отец скончался в возрасте шестидесяти трех лет.
– Это я и сама знаю, – досадливо проворчала Энни. И, незаметно для себя, отпила ещё глоток.
– Сядь, Энни, и скажи, сколько мне лет.
– Не так много, как я думала, – пробормотала она, словно
оправдываясь. – Возможно, около пятидесяти.– Возможно, – хрипло сказал Маккинли. – Но почему ты все-таки думаешь, что смерть твоего отца не была результатом несчастного случая?
– Чутье.
– О господи! – шумно вздохнул Маккинли. – Только не говори мне про женскую интуицию, детка. Если это все, что у тебя есть, то ты понапрасну отнимаешь у меня время.
– Своей интуиции я доверяла всегда, – уязвленно возразила Энни. – И Уин говорил, что на неё можно положиться.
– Да, разумеется, – горько усмехнулся Маккинли, залпом осушая стакан. – Непогрешимая и безошибочная.
– Но это не все, – добавила Энни.
Напряжение в тесной комнатенке мгновенно сделалось густым и осязаемым.
– Из нашего дома кое-что пропало. Я, правда, хватилась этого совсем недавно, но точно помню, что перед смертью папы она ещё там была. А вот неделю назад, когда я приехала из Бостона, она уже исчезла…
– Что это было, Энни? Говори же, черт возьми!
– Картина. Даже скорее – офорт. Она была у папы совсем недолго, но он относился к ней очень бережно. Хранил как зеницу ока. Говорил, что она ему дорога как память.
– Твой отец не был сентиментальным человеком. Что изображено на этой картине?
– Какой-то ирландский святой. Мне это было непонятно, но папа поместил офорт в серебряную раму и несколько раз повторял, что в ней заключена тайна мироздания.
– Неужели? – Джеймс нахмурился. – И ты считаешь, что офорт с изображением неведомого святого старца имеет какое-то отношение к смерти твоего отца?
– Не прошло и недели после его смерти, как картина пропала! – с пылом заявила Энни.
– Ты начиталась детективных романов, – промолвил Маккинли. – Трагическая смерть и пропавшая картина вовсе не свидетельствуют о существовании какого-то заговора.
Он отвернулся. Движения его были несколько замедленными и подчеркнутыми, как у подвыпившего человека, который старательно пытался казаться трезвым.
– С каких пор вы пристрастились к спиртному? – неожиданно резко спросила Энни. – Раньше вы такого себе не позволяли.
– Со второго апреля.
Слова его, казалось, застыли в воздухе. Второго апреля погиб отец Энни.
Она встала, обогнула стол и, не думая, что делает, опустилась на колени перед Маккинли.
– Вы ведь его любили, – промолвила она. – Столь же сильно, как и я. Нет, не можем мы это так оставить. Не имеем права. Ведь его убили, и мы обязаны выяснить – кто и почему. Если вы не поможете мне, я займусь этим сама. Но ведь вы поможете мне, правда?
Маккинли улыбнулся в ответ. Ободряюще, как сам понадеялся. Но Энни легче не стало. Сидящий перед ней мужчина был ей совершенно незнаком – она вглядывалась в его небритое лицо, в глаза, мутноватые от выпитой текилы, и тщетно пыталась увидеть за этой завесой прежнего Маккинли, того надежного и близкого человека, которого знала прежде. Нет, не мог он кануть в Лету – он находился где-то рядом, буквально в двух шагах, только нужно было найти его.
– Что ж, Энни, я тебе помогу, – еле слышно промолвил он. – И ты получишь ответы на мучающие тебя вопросы. Правда, я совсем не уверен, понравятся ли они тебе.