Чужие облака
Шрифт:
– Кураев!
– Милованова! Пойдем на лестницу... Поквакаем. Сегодня же в последний раз, да?
В растянутой олимпийке, поверх расшитого блестками кафтана и с сигаретой во рту, он напоминает принца, который прячется под одеждой свинопаса. Он живописен, да. Любимец пожилых балетоманок, преданно таскающихся на все его представления. Красавец-солист с мощной фасадной лепниной, кудрями до плеч и томными глазами. В каждом театре есть такой. Свой, взлелеянный.
Кроме них на лестнице никого нет. Кураев со вкусом затягивается.
– Дай мне тоже, – просит она.
–
– Сегодня курю.
– Чемоданы собрала?
– Вера Петровна собрала. Как в арктическую экспедицию Нансена, только без собачьих упряжек. В Москве, оказывается, бывают страшные морозы. Ты когда-нибудь бывал там зимой?
– Однажды попал в минус тридцать, чуть не сдох, пока такси поймал.
– Надо же! Я думала она врет, такая паникерша.
– Что Мамонт?
– Проходит мимо, даже не здоровается. Жалко его ужасно.
– Сам виноват, если бы отпустил сразу, ты бы не ушла в середине сезона.
– Он надеялся что я передумаю...
По лестнице с топотом бегут кордебалетные. Они уже при параде, накрашены и причесаны. Киру они никогда не жаловали, сначала из зависти, а теперь она подколодная змея. Мамонт пригрел ее на груди, вывел в солисты, а она предала его и театр. Они пробегают мимо, едва кивнув. На лестнице остается сладкий запах гиацинтов. Кураев машет сигаретой перед носом, как будто табачный дым гораздо приятнее.
– Ты все правильно делаешь, – говорит он.
– С этой сцены далеко не прыгнешь. Кулисы в дырах, пол прогнил, тщеславие жрет, деньги копеечные. Вот они, - он махнул рукой в сторону двери, в которую выпорхнули кордебалетные, - только о деньгах и думают. Любовь к искусству плохо оплачивается. Пока им родители помогают, а будет семья, разве прокормишь? Дети не скотина, букеты кушать не станут. Я и сам уехал бы, но мне на пенсию через пару лет.
– Какая пенсия? Ты у нас еще такой огурец!
Кураев распрямляет плечи, чтобы показать какой он огурец. Пока его не выпрут, он конечно не уйдет. Кира старается не кашлять, плохой из нее курильщик.
– Мусина то в Москве?
– игриво спрашивает он.
– Она меня ждет!
– Ох зажжете девки…Звезды на Кремле! Мой совет : ты с ней там не особенно... Муся только и умеет что без лифчика на трубе висеть. Одним словом стриптизерша, с ней быстро деградируешь.
– Да ну что вы все! – отмахивается Кира, - Что, я Мусю не знаю? Она не стриптизерша. Она яркая и индивидуальная, и что бы вы все не говорили, с ней даже деградировать интересно!
Мусю выгнали из театра пол-года назад, за то, что она по ночам танцевала в клубе. Скандал был громкий, но кто донес, так и не узнали. Хотя конечно, место было известное. На счет «без лифчика» - абсолютная неправда, Кира сама все видела, был кожаный лифчик, такие же трусы и ботфорты на шпильках.
– Заболоцкому было так интересно с ней деградировать, что он даже повесился, – не унимается Кураев.
– Хорошо успели из петли вынуть.
– Кураев, цыц! – отрезает Кира и подносит указательный палец к его носу.
– Как вам всем не надоело? Одно и то же, из года в год, уже и забыть пора…
Она вдруг бледнеет. По лестнице спускается Мамонт. Энергично,
но все же тяжело отдуваясь. Поравнявшись с Кирой, он гневно бросает : Закурила уже? Ну-ну… То-ли еще будет! А ну иди за мной.Кира с ужасом смотрит на Кураева и бросив окурок в песочную пепельницу, тащится за директором. Мамонт идет далеко, в пошивочный цех. Она семенит за ним по коридору, потом еще два пролета в подвал и наконец перед самым входом он останавливается, берется за ручку двери и поворачивается к Кире.
– Милованова, рекомендации я тебе не дам. Не проси.
– Я не прошу, - слабым голосом говорит она.
– Ну и дура, я же говорил.
Кира начинает злиться.
– Но вы же не дадите…
– Не дам, я уже сказал! – кричит Мамонт.
– Кому нужны мои рекомендации в Москве? Там же все лауреаты конкурсов! А ты - лауреат? Нет! – отвечает он сам себе, - Могла бы быть. Но у нас денег нет, на конкурсы ездить. Спонсоры только в карате, дзюдо, восточные единоборства деньги швыряют. Плевать им на нас, мы же никого не убиваем!
Лицо его морщится. Кира помнит как он тщетно пытался найти денег, чтобы отправить ее и Заболоцкого на конкурс в Варну.
– Рекомендации не дам, не проси!
– Я не прошу…
Он тычет ей пальцем в колени.
– Вот твои рекомендации. Две! Ты на них танцуешь… Покажешь им Китри с выпускного или гранд аллегро из партии королевы Виллис. Ты же была в Жизели стажером у Камиллы? А я тебе хотел партию дать… Ну что тут теперь говорить? Только ноги и помогут. И господь бог.
Кира вздыхает, чтобы показать ему как она все прекрасно понимает.
– Ноги, господь бог… и Заболоцкий. Слушай меня, он там на хорошем счету, и далеко пойдет, если опять с твоей Муськой не свяжется. Я с ним вчера разговаривал. Позвони ему, он обещал помочь. Его телефон у секретаря возьми.
Мамонт царственно указывает ей пальцем назад, в пустой темный коридор. Она свободна. У Киры набегают слезы. Она знает московский телефон Заболоцкого, ведь они столько лет бок о бок, учились в хореографичке. Но забота Мамонта, которого она бесконечно любит, трогает ее.
– Александр Пахомович...Я ...Простите меня…
Она готова кинуться ему на шею.
– Зайдешь ко мне, когда ведущую партию в Москве получишь, и не раньше. До этого я тебя видеть не хочу. И слышать о тебе ничего не желаю!
Он захлопывает за собой дверь. Кира остается одна в полной тишине. Единственная лампочка на потолке освещает не крашенные бетонные стены подвала. На мгновение ей становится страшно. Что же будет с ней в Москве? В большом, чужом городе? Уверена ли она в своих силах? Сможет ли она там прорваться? Так –ли нужны там ее ноги? Она стряхивает себя эту минутную оторопь. Все будет хорошо, она в это верит.
Глава 5
Очередь к доктору Далаки длинная. Это довольно тоскливо, сидеть целый час с кислыми пациентами, дожидаясь пока тебя примут. В поликлинике прохладно и пахнет йодом, а на улице шикарный день, солнечный, без всякой мути в небе. Из кабинета выходит Ленка - Шурина дочь. Она работает медсестрой у Далаки. Подмигивает Кире.