Чужие сны и другие истории

Ввиду уникального умственного дефекта и по причине тесного соприкосновения с четвероногими друзьями Пигги усвоил явно поросячьи звуки и жесты. Когда он открывал бак с отходами, его поза напоминала стойку голодной свиньи, подрывающей дерево. Пигги щурил красные глазки, морщил нос (нос в это время становился похожим на рыло), а на загривке появлялись розовые складки. Бледная растительность на подбородке никоим образом не напоминала бороду — это была настоящая щетина! Невысокого роста, коренастый, Пигги отличался изрядной силой. Он взваливал пищевые баки на спину и опрокидывал их содержимое в дощатый кузов грузовика. В кузове, предвкушая угощение, всегда похрюкивали несколько свиней. Возможно, в разные дни он брал с собой разных свиней. Вероятно, эти поездки служили чем-то вроде награды за хорошее поведение, поскольку счастливцы получали возможность лакомиться немедленно и не ждать, пока Пигги привезет отбросы на ферму. Он собирал только пищевые отбросы, проявляя полное равнодушие к бумаге, пластмассе и металлу. Пигги интересовало лишь то, что годилось в пищу свиньям. Его работа отличалась особой избирательностью. Ему и платили только за вывоз пищевых отходов. В детстве нам казалось, что Пигги питается одной свининой. Если он ощущал голод (так думали мы), он закалывал свинью и съедал ее целиком. «Поросенка съест за один присест» — такой была одна из наших дразнилок, адресованная Пигги.

Но самой «свинской» его особенностью было неумение говорить. Умственная отсталость либо лишила его человеческой речи, либо помешала овладеть языком людей. Пигги Снид не говорил. Он хмыкал, визжал и хрюкал, то есть воспроизводил все звуки, которым научился у свиней.

Мы, мальчишки с Фронт-стрит, любили подкрадываться к нему, когда он опрокидывал баки в кузов грузовика, устраивая пир своим хрюшкам. Мы стремились застать его врасплох, вылезая отовсюду. Кто продирался сквозь кусты, кто выползал из-под крыльца. Мы прятались за стоявшими машинами, за гаражами и под навесами погребов. Главным достижением было окружить Пигги со всех сторон (но не вплотную) и заорать во всю мощь:

— Пигги! Пигги! Пигги! Пигги! Хрю-хрю! Иииии!

И всякий раз Пигги вел себя как испуганный поросенок, готовый бежать сломя голову. Нас поражало, что пугался он всегда, словно у него отсутствовала память. Он визжал и хрюкал, как визжат и хрюкают свиньи, которых ловят, чтобы зарезать.

Мне не воспроизвести звуки, вырывавшиеся из глотки Пигги. Могу сказать только, что они здорово нас пугали, заставляя кидаться врассыпную. Но потом страх слабел, и нам было не дождаться, когда Пигги приедет снова. Он приезжал дважды в неделю. Шикарное развлечение! И почти каждую неделю моя бабушка платила ему за вывоз отходов. Она шла к его грузовику, к тому самому месту, где мы застигали Пигги врасплох, заставляя визжать и хрюкать.

— Добрый день, мистер Снид! — громко и отчетливо приветствовала его бабушка.

От этих слов Пигги Снид мгновенно начинал вести себя, как ребенок. Суетился, становился застенчивым, движения делались еще уродливее и неуклюжее. Однажды он прикрыл лицо руками. Тыльные стороны ладоней были облеплены кофейной гущей. В другой раз Пигги с такой поспешностью попытался отвернуться от бабушки, что не устоял на ногах и рухнул на землю.

— Я так рада видеть вас, мистер Снид, — обычно говорила бабушка, словно не замечая исходившего от Пигги зловония, — Надеюсь, сегодня дети не были грубы с вами. Между прочим, вы вовсе не обязаны терпеть их грубости. Думаю, вы это знаете.

Затем бабушка вручала Пигги деньги и заглядывала сквозь щели внутрь кузова, где свиньи с угрожающим похрюкиванием атаковали объедки.

— Какие красивые свинки! — восклицала бабушка. — Мистер Снид, все эти свиньи — ваши? Вы привезли с собой новых? Или это те же самые, что были на прошлой неделе?

Однако, невзирая на искренний интерес бабушки к свиньям, она была не в состоянии вытянуть из Пигги ни одного человеческого слова. Он вертелся вокруг нее, как маленький восторженный поросенок. Он понимал, что бабушка хвалит его свиней, и ему было не скрыть своей животной радости. Более того, она хвалила (причем искренне) и его самого. От переполнявших его чувств Пигги тихонько повизгивал.

Потом бабушка возвращалась домой, а Пигги начинал разворачивать грузовик, чтобы тронуться в обратный путь. И здесь мы, сорванцы с Фронт-стрит, не упускали случая вторично напугать его и хрюшек. Восторг Пигги сменялся яростным визгом. Испуганные свиньи вопили еще громче.

— Пигги! Пигги! Пигги! Пигги! Хрю-хрю! Иииии!

Он жил в Стратсме, в восьми милях от Эксетера, на дороге, ведущей к океану. Я уже говорил, что я жил с бабушкой до семи лет и накануне своего семилетия вместе с родителями выехал из бабушкиного дома. Мой отец преподавал в закрытой школе для мальчиков, и нам предоставили жилье на территории Академии (так называлась эта школа). Теперь наши пищевые отходы, равно как и прочий мусор, собирали мусорщики, нанятые школой.

Здесь мне хотелось бы написать, что я стал старше и осознал (с сожалением) всю степень своей детской жестокости, а потому решил вступить в какую-нибудь благотворительную организацию, заботящуюся о людях вроде Пигги Снида. Нет, это было бы ложью. Неписаные законы маленьких городов просты и всеобъемлющи: если в таких городах допускаются многочисленные виды безумия, то многочисленные виды жестокости там просто игнорируются. Пигги Снида терпели. Ему позволяли быть самим собой и жить, как свинья. Его терпели, как безобидное животное. Его даже поощряли быть свиньей. Но никому и в голову не пришло бы ограждать его от нападок детей.

Конечно же, став старше, мы — мальчишки с Фронт-стрит — поняли: Пигги страдает редкой формой умственной отсталости. Постепенно мы узнали и о том, что он попивает. Грузовик с дощатым кузовом, воняющий свиньями, отходами и чем-то худшим, нежели отбросы, ездил по улицам Эксетера все годы, пока я рос. Пигги позволяли заниматься этим делом, позволяли вывозить порции зловония и опорожнять кузов грузовика на его зловонной ферме близ Стратема. Тоже нашли город — Стратем! Есть ли в жизни небольшого городка что-либо более провинциальное, чем тенденция презирать обитателей совсем мелких городишек? Стратем не шел ни в какое сравнение с Эксетером (и не только потому, что был меньше).

Робертсон Дэвис [2] в своем романе «Пятый персонаж» так написал о жителях Дептфорда: «Мы были серьезными людьми, ничего не пускавшими на самотек и никоим образом не считавшими себя обделенными по сравнению с жителями крупных городов. Однако мы с презрительным любопытством смотрели на Боулс-Корнерс — городишко в четырех милях от нас, население которого составляло всего полторы сотни. В нашем понимании это было безнадежное захолустье, из которого не выбраться».

2

Робертсон Дэвис (1913–1995) — канадский прозаик и драматург.

Для нас, мальчишек с Фронт-стрит, Стратем был, как Боулс-Корнерс, «безнадежным захолустьем». Когда мне исполнилось пятнадцать, я перешел учиться в Академию Филипса — заведение с давней историей и высокой репутацией. Со мною вместе учились парни из Нью-Йорка и даже из Калифорнии. Сейчас я просто удивляюсь, до чего это возвысило меня в собственных глазах, одновременно сделав Стратем еще более безнадежным захолустьем. На волне собственной значимости я вступил в добровольную пожарную команду Стратема. Сейчас я уже не помню всех обстоятельств этого шага, помню лишь, что в Эксетере добровольной пожарной команды не было. Думаю, здесь тушением пожаров занимались профессиональные пожарные. Кстати, я был не единственным жителем Эксетера, пополнившим ряды стратемских пожарных-добровольцев. Наверное, мы настолько презирали жителей Стратема, что не верили в их способность защитить свои жилища от огня.

Учеба в Академии была размеренной и однообразной, поэтому мое самолюбие приятно щекотала мысль о принадлежности к пожарной команде. Пожар мог произойти в любое время суток, но особенно драматично это выглядело поздним вечером. Любой телефонный звонок отзывался у меня в сердце воем пожарной сирены. Я сравнивал его с сигналом пейджера в кармане врача, преспокойно играющего в сквош. Люди на корте вздрагивали от неожиданности, а врач бросал ракетку и мчался в больницу, где срочно требовалось его присутствие. Принадлежность к добровольной пожарной команде придавала мальчишкам с Фронт-стрит значимости в собственных глазах. Повзрослев всего чуть-чуть, мы ощущали себя взрослыми по занимаемому положению, а такое ощущение юнцам может дать только опасное дело.