Чужие сны

– Скажите, а что это за праздник состоится в ближайшем будущем? И почему нам ничего не говорят о нем?

Девушка остановилась. Отвернувшись от Ольшеса, наклонилась, сорвала цветок, повертела его в тонких пальцах, сосредоточенно рассматривая. Наконец, взвесив невысказанное, оценив намек, спросила:

– Каковы ваши служебные функции, господин Ольшес?

? О, мне кажется, Ласкьяри, вы принимаете меня за фигуру куда более важную, чем я есть… Я всего лишь забочусь о безопасности господина консула и остальных сотрудников. Как Гилакс заботится о безопасности господина Правителя.

И снова что-то промелькнуло в голосе второго помощника, и это что-то заставило Ласкьяри сказать коротко и четко:

– Гилакс – начальник тайной службы. А вы?

– Ну… – протянул Ольшес, – ну… Я тоже вроде того, только вся моя служба состоит из меня самого. Так вы ничего не сказали о празднике.

Вместо ответа, Ласкьяри протянула руку и откинула полу куртки Даниила Петровича. И прикоснулась пальцами к серебристой трубке, висящей на поясе второго помощника.

– Это и есть ваше оружие? Покажите. Как это называется?

Ах, если бы консул видел это!..

Ольшес спокойно отцепил бластер от пояса и протянул девушке. '

– Смотрите.

– Я хочу знать, как им пользоваться.

– А вы не хотите сначала задать вопрос: почему мы отказываемся вообще говорить с вами об оружии, несмотря на то, что вы, точнее, ваш отец и господин Правитель, не раз уже обращались к этой теме?

– Господин Ольшес, – улыбнулась девушка, – давайте перестанем играть в прятки. Вы никогда не дадите нам оружия – я имею в виду, в масштабах межпланетного обмена. Мы – дикари, я прекрасно это понимаю, и если в наши руки попадут ваши стреляющие игрушки, мы можем просто и быстро перебить друг друга. Но ведь сейчас мы с вами говорим совсем о другом, не так ли?

– В таком случае, – сказал Ольшес, – начнем с мер предосторожности. Вот эта красная кнопка, – он показал на кнопку, утопленную в рукоятку бластера, – предназначена для уничтожения оружия. На тот случай, если нет другого выхода. Потому что ни при каких условиях наше оружие не должно попасть в руки ваших военных. Но…

– Но человек, нажавший кнопку, погибнет? – спокойно уточнила Ласкьяри.

– Да.

– Научите меня стрелять.

Глава 6

Два дня, а точнее, две ночи спустя в темноте, бесшумно и осторожно, из Столицы выскользнул консульский автомобиль и понесся по шоссе в сторону Желтого залива – с такой скоростью, которая вряд ли могла даже присниться его конструкторам. За рулем сидел инспектор Даниил Петрович Ольшес, а рядом с ним – дочь первого министра Тофета госпожа Ласкьяри.

Первым заговорил Ольшес:

– Ласкьяри, вы не могли бы мне объяснить, почему в тот день, когда вы принесли нам пропуска в Столицу, вы нас вывели через сад? И почему за нами постоянно следили во время прогулки?

– Вот как? – Ласкьяри повернулась и всмотрелась в Ольшеса, пытаясь увидеть выражение его лица, но было слишком темно. – Вы заметили? Значит, этих людей нужно уволить.

– Нет-нет, – поспешил объяснить второй помощник консула. – Заметил только я, я один, и не потому, что они плохо работали.

– А… это другое дело. Но вас сопровождают на каждой прогулке. Обычная мера предосторожности.

– Не лгите.

Ласкьяри тихонько засмеялась:

– Господин Ольшес, я не знаю, как себя чувствуют другие в вашем присутствии, но мне с вами говорить легко. Мне нравится, когда меня понимают сразу и однозначно, и мне кажется – не сочтите за проявление повышенного самомнения, – мне кажется, что и я понимаю вас. Во всяком случае, в главном.

– В таком случае вы должны ответить.

– Разумеется. У нас есть… как бы это выразить поточнее… Группа людей, которые хотели бы захватить вас. Им все равно, как идти к цели.

– И они намерены предъявить ультиматум Правителю?

– Не Правителю. Федерации. Вашим соотечественникам. Вы ведь… ну, эта ваша идея добра, она так хорошо выражена в ваших фильмах, что эти люди сделали вывод: если вы будете в их руках, то федерация даст все, что угодно, лишь бы выручить землян из беды. Именно те люди ждали вас на площади в тот день.

– И уж конечно, они потребовали бы оружие?

– Я же говорила, что мы с вами понимаем друг друга.

– Но зачем оно им?

– Это трудно объяснить прямо сейчас, господин Ольщес. Но, думаю, через некоторое время вы сами все поймете. После нашей поездки.

– Возможно, возможно… Я вот о чем хотел бы вас спросить, Ласкьяри. Вы – лично вы – считаете, что их цель разумна? Вы ведь наверняка знаете, в чем она состоит, да?

– Знаю. Что касается разумности… ну, может быть, кое в чем они и правы. Давайте и об этом поговорим позже, хорошо?

– Хорошо. Но неужели только заговорщики изобрели такой оригинальный ход – получить оружие путем захвата заложников? В правительстве никто не додумался до того же самого?

– Не исключено.

– Так. Ну, а заговорщики, наверное, желали бы с помощью нашего оружия захватить власть в То-фете. А право такое у них есть?

– С вашими бластерами они прекрасно обошлись бы и без права на власть.

– Вас не затруднит объяснить мне смысл этого выражения?

– Не затруднит. Только попозже. Впрочем, мне почему-то кажется, что вы и сами давно все знаете. А если нет – то, надеюсь, узнаете очень скоро.

– Я тоже надеюсь.

Небо впереди, над холмами, начало светлеть, переливаясь бликами, отдаленно напоминающими северное сияние, – но гораздо больше это было похоже на таинственный зеленоватый свет, заливающий «Вид Толедо». Ольшес, не задавая пока вопросов, искоса посматривал на девушку, сидящую рядом с ним, – в бледно-зеленом свете, рассеивающемся вокруг, Ласкьяри выглядела еще моложе и в то же время старше, и Даниил Петрович никак не мог сообразить, отчего возник такой странный эффект. Ласкьяри замерла, напряженно вглядываясь в горизонт, и казалось, временами даже переставала дышать.

Наконец Ольшес спросил шепотом:

– Что это светится?

Ласкьяри вздрогнула и, не повернув головы, ответила – тоже шепотом:

– Желтый залив…

– Почему?

– Молчите. Увидите сами… —

Между Столицей и заливом лежал унылый край – однообразная равнина с редкими грядами холмов. Пологие склоны покрывала трава, и лишь кое-где росли кривые от нехватки влаги деревья. Но чем ближе к Желтому заливу, тем выше и круче становились холмы, и в конце концов они превращались в сплошные скалы, резко обрывающиеся перед бескрайностью соленой воды.