Чужие воспоминания

Дер'Коне обошёл алтарь и облил содержимым склянки сердце на сфере. Она вспыхнула и поглотила её.

Одотьер вернулся к распростёртой на полу Исассон, обернулся к нам... Холодные серо-голубые глаза. На одежде - знаки Императорского доверия, перстни на длинных тонких пальцах залиты кровью.

Ассан Дер'Коне презрительно скривил губы:

– Что ты можешь сделать, жрица? Помалкивай, а то заберу твою дочку. Она ведь чиста и невинна, а Каашер любит кровь девственниц, дарующую необыкновенную силу.

Наверное, никогда ещё я так не радовалась тому, что некромант ошибался, и я уже стала женщиной. По крайней мере, душу грело сознание, что, пожелай он принести меня в жертву, Каашер ей не обрадуется.

Каашер - само Зло, древнее, неприкрытое, беспощадное, демон, которого побаивались даже тёмные маги, не говоря уже о простых смертных.

Будущий наместник склонился над убитой жрицей и одним движением вскрыл жертвенным ножом грудную клетку. Рука в перстнях погрузилась в тело, ломая кости. Ругаясь, он наконец вытащил едва трепещущее сердце и швырнул его на алтарь.

Тут мама не выдержала и подалась вперёд. Я ухватила её за руку, судорожно пытаясь удержать от необдуманного шага. Неужели она не видит, что перед ней безумец, для которого убийство - всего лишь развлечение?

– Что, тоже хочешь на жертвенный стол?
– улыбнулся одотьер.
– Боюсь, троих мне сегодня хватит. Так что забирай дочь и ступай прочь. Хотя, нет, - ухмылка стала ещё гаже, - я найду для вас занятие, как раз по специальности. Сейчас закончу с этой, - он пнул ногой труп Иассон, - и займусь вами. Можете пока раздеваться и забираться на алтарь. Я его немного кровью испачкал, одеждой подотрёте. Приятно расслабиться с двумя девочками после тяжёлой работы.

– Вонючий ублюдок, подстилка Тьхери!
– лицо матери перекосило от ярости.

Обратив взгляд на лик богини, она сложила ладони, сомкнула пальцы и, резко выбросив в сторону Дер'Коне руку, ударила его золотистым лучом. Мужчину отбросило от сферы, сердце Иассон выпало из его рук.

Мама сделала в воздухе вращательное спиралевидное движение, и одотьер захрипел, схватившись за горло.

Изображение Олонис на потолке засияло, отделилось от свода, превратившись в разноцветное облачко. Оно светоносной пылью осело на наших головах. Я ощутила сначала резкий жар, потом холод; перед глазами замелькали цветные картинки, в которых неизменно фигурировали маленькие, напоминавшие фей, девочки. Конец у видений был один - смерть на жертвеннике от рук некроманта.

Я не хотела этого видеть, я отчаянно сопротивлялась, но чужие воспоминания заполняли мой мозг, сводили с ума. Я готова была закричать, когда все это внезапно кончилось. Щелчок - и картинки исчезли.

Рыдая, я сидела на полу, с тупым ужасом наблюдая за тем, как некромант медленно поднимается на ноги.

Его ответный удар не заставил себя ждать. Пас рукой, и с пальцев срывается ощерившая пасть змея, тончайший тёмно-синий поток частиц. Иллюзорные зубы вцепляются в маму, рвут одежду, вгрызаются в кожу. Азмара кое-как отбросила их от себя, видимо, снова использовав магию (я заметила знакомое золотистое облачко). По руке стекала струйка крови.

– Ты никто, ты пыль по сравнению со мной!
– в ладонях одотьера теплился синий шипящий шарик.
– И ты сдохнешь, жрица, ты и твоя дочка.

Мама не испытывала страха, во всяком случае, лицо её было спокойно. Может, она верила в заступничество богини?

Шар разбился о золотистое свечение, окружившее Азмару, с грохотом разорвавшись на сотни осколков. Мощнейшая ударная волна разметала нас по святилищу, повалила сферу, но почему-то не тронула окна, лишь жалобно зазвенели стекла.

Мне, сидевшей на полу, досталось меньше, чем маме: она ударилась головой о гранитную плиту и на несколько минут потеряла сознание. Из разбитого виска вытекала вишневая кровь, весенней капелью струясь по щеке.

Я бросилась к ней, затрясла за плечи, умоляя очнуться. Радовало лишь то, что взорвавшееся заклинание нанесло вред и своему создателю. Но надолго ли? Вот он уже поднимается, фокусирует на мне взгляд...

– Беги, Одана, - хрипло прошептала мама, наконец вняв моим мольбам и придя в себя.
– Беги к той, что кормит тебя по праздникам яблочным пирогом. Я тебя очень люблю, доченька!

Это были последние слова матери, последние, которые я слышала.

Одотьер с презрительной усмешкой наблюдал за моими бесплотными попытками помочь маме встать, слушал мои сбивчивые всхлипы, заверения, что я её не брошу, и у нас всё будет хорошо. Что ему были мои слезы? Он обращал на них меньше внимания, чем на дождь.

Встретившись с его глазами, я поняла, что просить тоже бесполезно: этот человек глух к чужим мольбам. Он убьёт нас с той же поразительной жестокостью, что и троих человек до этого.

Лишь бы всё было быстро, лишь бы меня не распяли на алтаре!

Наконец мама сумела сесть, обняла меня и поцеловала.

– Как трогательно!
– захлопал в ладоши некромант.
– Вы сидите рядышком, облегчая мне работу. Попрощайтесь с этим миром и откройте свою душу для другого.

В последний момент мать успела оттолкнуть меня, приняв весь удар на себя.

Нет, несмотря на то, что в заклинание была вплетена смерть, она тогда осталась жива - как я потом узнала, из-за силы богини.

Распростёртая на полу, она, казалось, ничего не могла сделать, но золотистое облачко, едва различимое, очень слабое, всё же смогло родиться в ее ладонях.

Мама метила в светильник рядом с одотьером. Расчёт был прост: причинить серьезный вред некроманту она не могла, не хватало сил, но удар по затылку тяжёлым предметом вполне мог закончиться летальным исходом.

Я не видела, что было дальше, малодушно скрывшись за дверьми святилища.

Собственно, а что мне оставалось? Я была абсолютно бесполезна, абсолютно ничем не могла помочь. А Фейхара могла. Именно к ней меня послала мама.

Когда-то Фейхара тоже была жрицей, тридцать лет посвятила храму, а потом ушла на покой. У неё тоже была сила, пожалуй, даже более хорошо выраженная, чем у мамы. Олонис любила её и не отняла дар после конца служения. Хотя, о чём это я - служение жрицы заканчивается только со смертью.

Сердце трепыхалось в гортани, мешая дышать. Я бежала так, что позавидовали бы гончие.

Ночной Медир выглядел таким мирным, казалось немыслимым, что в самом его сердце, в святая святых могло произойти такое.