Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

Кроме того, я хочу рассмотреть вернакулярную мемориализацию восстания в местах моей полевой работы. В противоположность официальным практикам коммеморации, я предлагаю называть вернакулярными «места памяти» и ритуалы, созданные местными жителями или их сообществами вне каких-либо институтов и без санкций властей, в память о родственниках или односельчанах, чтобы обозначить их место гибели или захоронения.

Этот термин – как и синонимичные ему «спонтанная мемориализация» 26 и «народная мемориализация» 27 – используется для описания стихийно возникающих комплексов из поминальных приношений на местах массовых смертей (терактов, катастроф и т. д.) как способа оплакивать тех, кто погиб внезапной или шокирующей смертью, а также сообщать об обстоятельствах такой смерти 28 . Согласно культурологу Эрике Досс, спонтанные мемориалы размещают непосредственно на месте смерти или как можно ближе к нему; они представляют собой места социальной активности, воплощают стремление людей отдать дань уважения погибшим, а также подтвердить конкретные политические, культурные и социальные позиции 29 . Все это также сближает спонтанные мемориалы с рассматриваемыми ниже.

26

Сантино Дж. Перформативные коммеморативы: спонтанные святилища и публичная мемориализация смерти // Фольклор и антропология города. 2019. № II (1–2). С. 19–20.

27

Doss E. The Emotional Life of Contemporary Public Memorials: Towards a Theory of Temporary Memorials. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2008.

28

Сантино Дж. Перформативные коммеморативы: спонтанные святилища и публичная мемориализация смерти // Фольклор и антропология города. 2019. № II (1–2). С. 15.

29

Doss E. The Emotional Life of Contemporary Public Memorials. P. 25, 28.

СООБЩЕСТВА ВСПОМИНАЮЩИХ

Поскольку ничто не является «памятником в себе» – коммеморативным свойством его наделяет наблюдающий, 30 – для начала я хочу рассмотреть сообщества памяти 31 в Инжавинском районе. Моя полевая работа показала, что даже спустя три поколения память о крестьянских восстаниях хорошо сохраняется и служит жителям мест, где проходило восстание, для конструирования собственной идентичности. При этом я предполагаю, что именно семейная память является определяющей для формирования локальных нарративов о восстании. При этом в подавляющем большинстве случаев респонденты рассказывают о тех предках, биография которых подтверждает их собственную позицию.

30

Габович М. Советские военные памятники: биографические заметки // Что делать? 2014. № 37. С. 9.

31

Термин «сообщества памяти» я рассматриваю в том значении, какое вкладывала в него Аллейда Ассман. Это исторические агенты, вовлеченные в события рядом с теми, кто пострадал от исторического события и его последствий (см., к примеру: Ассман А. Существует ли глобальная память о Холокосте? Расширение и границы нового сообщества памяти // Историческая экспертиза. 2017. № 4. С. 9–30).

Память о восстании очень поляризованна, однако нарративы оказавшихся на противоположных полюсах групп выстроены похоже: местные жители, симпатии которых оказались на стороне восставших, называют «коммунистов» преступниками, антоновцев – «мстителями», восстание – народным бунтом. Обвиняют государство в слишком жестоком подавлении восстания, утверждают, что оно было массовым, захватило всю область, а восставшие шли единым фронтом. К примеру, респондент И. Д. называет это признаком социальной правоты восставших:

Когда я посмотрела, столько много народу было за Антонова, я просто поразилась. <…> Ну, бандитские, я понимаю, там сто человек, ну, двести человек, ну, тысяча, но у них же доходило до многих тысяч человек. <…> Это было собранно, организованно… Организованное движение даже, может быть, я хочу назвать, возглавляемое Антоновым. И я думаю, что сколько надо сил было и мужества, чтобы вот это движение возглавить. <…> И люди были недовольны, и поэтому они сплотились 32 .

32

И. Д., ж., 62 года, с. Нижний Шибряй Уваровского района Тамбовской области, 07.05.2018.

Среди причин восстания респонденты, симпатизирующие сторонникам Антонова, называют продразверстку, голод, описывают случаи, когда красноармейцы отбирали у крестьян последнюю еду и одежду, подчеркивают благополучие сельской жизни до продразверстки, часто отмечают, что их регион был среди самых плодородных и благополучных в стране:

Когда началась продразверстка, у крестьян выгребали все. Я потом прочитал только, оказывается, считалось, что Тамбовская губерния более процветающая, и тут больше всего производится хлеба. На самом деле, по статистике, так, который продавался в том числе в Европу. Ну, зерновых я имею в виду. И в связи с этим размер и изъятия зерновых по губернии был очень высоким, непомерно высоким. Но планы надо было выполнять, и вот все здесь эти отряды продразверстки забирали все 33 .

33

Н. С., м., 65 лет, д. Карандеевка Инжавинского района Тамбовской области, 05.05.2018.

Респонденты, чьи симпатии лежат на стороне красноармейцев, называют восставших «бандитами», восстание – «бунтом», утверждают, что оно состояло из разрозненных, не связанных между собой очагов, приводят примеры грабежа и убийства крестьян участниками восстания, отмечают, что не видят серьезных причин для подъема крестьян, подчеркивают зажиточность сельской жизни и жестокость антоновцев:

Безвинных убивали-то, грабили, убивали. <…> Грабили: и скот уводили, и лошадей, и все грабили, и овцы. А что, тогда была корова, овцы, у людей. И последнее брали. <…> Антонов, он тут свирепствовал везде. Он зверь был 34 .

34

М. П., ж., 78 лет, д. Караваино Инжавинского района Тамбовской области, 05.04.2018.

На основе моих интервью можно выделить два основных нарратива, к которым обращаются местные жители при рассказе о событиях восстания: героический (о предках-антоновцах, боровшихся за свободу народа, или, реже, красноармейцах, ценой собственной жизни подавлявших бандитский мятеж) и, более частый, нарратив жертвы – о безвинно погибших в ходе восстания и о преступной политике государства в отношении крестьянства. Разница между нарративами заключается не в излагаемых респондентами фактах и не в избираемой ими стороне (восставших или красноармейцев). Герои их рассказов часто одни и те же: расстрелянные заложники (крестьяне, отказавшиеся выдать своих ушедших с антоновцами родных), сброшенные живыми в колодец красноармейцы, мирные инжавинцы, жившие в условиях постоянно сменяющих друг друга сил. Разница в нарративах заключается в эмоциональном отношении к событиям восстания. Респонденты, придерживающиеся героического нарратива, гордятся и восхваляют своих предков, находят убедительные причины для оправдания антоновцев или красноармейцев, представляют их участие в восстании как искренний порыв или подвиг. Авторы жертвенного (к ним относятся все противники восстания) жалеют, оплакивают, в своих рассказах рисуют мир несправедливости и насилия, участие в восстании или его подавление считают не свободным выбором, а стечением обстоятельств.

Героический нарратив воспроизводили в основном респонденты, которые во взрослом возрасте начали восстанавливать историю своего рода и искать образы и личности, на которых они могли опереться в конструировании собственной идентичности. Для нескольких (пять-шесть человек) такими личностями стали Антонов, другие руководители восстания (в частности, уроженец Инжавинского района Иван Ишин) или предки респондентов, участвовавшие в нем. Эта группа людей образовала отдельное сообщество памяти. Его члены хорошо знакомы или находятся в дружеских отношениях, вместе занимаются мемориализацией восстания, обмениваются литературой о нем и т. д. Опираясь на книги краеведов (в частности, Владимира Самошкина, Бориса Сенникова, Николая Тюрина), это сообщество памяти сконструировало нарратив сопротивления несвободе и борьбы с обстоятельствами. В его центре оказалась фигура участника восстания, с которой респонденты себя идентифицировали. В частности, в интервью респондента Н. С., бизнесмена из села Карандеевка, прослеживался лейтмотив гордости тем, что он является потомком крестьян-бунтовщиков:

Горжусь тем, что мои земляки были гордыми людьми, мужественными людьми, нашли в себе смелость оказать реальное, фактическое сопротивление той несправедливости, которая творилась в то время. И они ушли воевать за святое: за свою семью, за своих детей, за свое благополучие, за свое будущее лучшее, за свою деревню 35 .

Яркий пример «героического» нарратива представляет интервью А. Е., одного из лидеров неформального объединения сторонников Антонова. В интервью респондент назвал подавление восстания «международным геноцидом против русского мужика» силами «эстонского корпуса и латышских „красных“ стрелков». В отличие от остальных респондентов в интервью А. Е. прослеживается националистский и антисемитский нарратив: «Возьмите 69… 69, повторяю, фамилий руководителей уничтожения Антоновского восстания, и почитайте их фамилии и национальность. <…> 49 евреев, остальные – поляки, немцы, эстонцы». Антонов противопоставляется подавителям восстания как представитель «интеллигенции русской в России»:

35

Н. С., м., 65 лет, д. Карандеевка Инжавинского района Тамбовской области, 05.05.2018.

Да, он безбашенный, да, убийца, убил полицейского, был приговорен к смертной казни, только благодаря вмешательству Столыпина он был помилован. Но это был еще интересный человек, и он, и его брат. Брат писал стихи, брат играл на скрипке, играл на рояле. Понимаете, это были еще интересные люди 36 .

Как отмечает антрополог Оксана Головашина, в общественной дискуссии о Тамбовском восстании предметом разговора является не личность участников восстания или его подавления, а модель прошлого для настоящего 37 , при этом само восстание оказывается референтной точкой, к которой апеллируют и его сторонники, и противники 38 .

36

А. Е., м., 70 лет, д. Ивановка Уваровского района Тамбовской области, 07.05.2018.

37

Головашина О. В. «В борьбе обретешь ты память свою»: Антоновщина в представлениях современных тамбовчан // Диалог со временем. 2020. Вып. 70. С. 315.

38

Там же. С. 317.

Как показали интервью, члены описываемого сообщества памяти к настоящему относятся критически и высказывают инвективы как в адрес советских властей (см., например: «Эта власть была кровожадная по отношению к простолюдинам. Простые люди быстро поняли, что их просто обманули в 17-м году» 39 ), так и нынешних политиков. В интервью они использовали антоновщину для легитимации своего критического отношения к современным российским властям, которые они характеризуют как наследников советской власти, подчеркивая «бандитскую» природу государства как такового 40 .

39

В. К., м., 60 лет, п. Инжавино Тамбовской области, 08.05.2018.

40

Головашина О. В. «В борьбе обретешь ты память свою»: Антоновщина в представлениях современных тамбовчан // Диалог со временем. 2020. Вып. 70. С. 312.