Чужое лицо

– Ну, в таком случае можно было бы ожидать, что вы будете требовать, чтобы я называл вас Виктором Грантом.

– Как бы я мог это сделать?

– Не понял.

– Называть меня Виктором Грантом невозможно. Я не стал бы отзываться на это имя.

– Почему?

– Потому что Виктор Грант мертв.
– Бьюкенен ощутил новую волну холода, как только до него дошел смысл только что им сказанного.

Называвший себя Аланом человек прекрасно все понял.

– Как вы сами сказали, вы отстранены.
– Он повернул ручку и открыл дверь.
– Сидите и не рыпайтесь. Я свяжусь с вами.

5

Бьюкенен прислонился спиной к запертой двери и стал массировать виски сильно болела голова. Все пошло вкривь и вкось, и он не знал, с чего начать.

Попробуй начать с того, зачем ты солгал ему насчет паспорта и почему не сказал, что у тебя есть огнестрельное оружие.

Я не хотел их лишиться. Я не доверял ему.

Ну, на этот счет ты, пожалуй, не ошибся. Этот разговор можно считать чем угодно, но только не обычным докладом агента куратору. Он не просил тебя рассказать о твоих действиях. И он не выдал тебе новых документов. Он просто отложил тебя на потом. Это было больше похоже на допрос, вот только он не задавал никаких других вопросов кроме тех, где фигурировала...

Открытка.

Да, паспорт не единственная вещь, о которой ты наврал. Так в чем же дело? Почему ты не сказал ему правду?

Потому что, черт возьми, он проявлял к ней слишком уж большой интерес.

Постой, вот на прошлой неделе приходит открытка на имя человека, которого нет, которым ты не являешься уже шесть лет. Конечно, это привлекает внимание. И, естественно, они хотят узнать, что происходит. Какая-то чертовщина из одной из твоих прошлых жизней вдруг вырастает у тебя за спиной, и вся операция оказывается под угрозой. Почему же ты не сказал ему?

Потому что ты сам не уверен. Знай ты, что происходит, ты, может, и сказал бы ему.

Чушь собачья. Ты просто испугался.

Еще чего.

Да. Ты сбит с толку и боишься. Все это время ты не думал о ней. Заставил себя не думать. А теперь вдруг бац!
– и она опять сидит у тебя в голове, а ты не знаешь, как с этим быть. Ясно лишь одно - ты не хочешь, чтобы ею занялись они.

Уставившись на свой стакан с виски, он отдался обуревавшим его эмоциям.

6

Вот та самая открытка, которую я никогда не собиралась посылать.

Она была вне себя от ярости в тот вечер, когда решила, что не хочет больше видеть его. Сказала ему, чтобы он не утруждал себя попытками разыскать ее снова, что если он будет ей когда-нибудь нужен, то она пришлет ему какую-нибудь треклятую открытку.

Тогда же и там же, где в последний раз.

Он хорошо помнил дату их разрыва из-за того, что тогда вокруг них происходило, помнил маскарадные костюмы, музыку - это было 31 октября, в канун Дня Всех Святых. Бремя - около полуночи, место - "Кафе дю монд" в Новом Орлеане.

Рассчитываю на тебя. ПОЖАЛУЙСТА.

Заглавными буквами? Это все равно, как если бы она написала, что умоляет его.

Это на нее не похоже.

Она попала в беду.

Продолжая смотреть на стакан с виски, он представил себе, в каком она должна была находиться напряжении, когда писала эту открытку. Может, у нее были лишь считанные секунды, чтобы написать ее, сжав текст до самого необходимого и надеясь, что он все поймет, даже без ее подписи.

Она хочет, чтобы только мне одному было известно, где она собирается быть и когда.

Она смертельно боится.

7

Человек, который называл себя Аланом, вышел из квартиры Бьюкенена, услышал, как щелкнул замок, и пошел по освещенному резким светом бетонному коридору, устланному толстой зеленой дорожкой. Он был доволен, что в это время никому не случилось выйти из какой-нибудь другой квартиры и увидеть его. Как и Бьюкенен, он не стал пользоваться лифтом, а вышел на лестничную площадку - так меньше риска быть замеченным. Но в отличие от Бьюкенена, который пошел бы вниз и на улицу, этот дородный человек с короткой стрижкой в спортивном пиджаке в коричневую клетку поднялся на площадку следующего этажа, услышал голоса, подождал на лестнице, пока их не оборвал звук движущегося лифта, потом быстро пошел по коридору и остановился перед дверью в квартиру, расположенную как раз над квартирой Бьюкенена. Он дважды постучал, выдержал паузу, стукнул еще два раза, услышал звук открывающегося замка и был незамедлительно впущен.

В квартире было очень мало света. Он не мог разглядеть ни присутствовавших там людей, ни обстановки. Как не мог бы ничего увидеть и тот, кому случилось бы проходить в этот момент по коридору. Но как только за ним закрылась дверь, щелкнул выключатель, и жилая комната ярко осветилась. Плотные задернутые шторы не позволяли свету просочиться наружу.

В комнате находились пятеро. Высокий подтянутый мужчина со строгими чертами лица и коротко подстриженными седеющими волосами казался здесь самым главным. Хотя на нем был простой деловой костюм синего цвета, выправка у него была явно военная, и в узком кругу его никогда не называли по имени, а всегда только "полковник".

Следующим по старшинству был мужчина помоложе, лет сорока с небольшим, ниже ростом, с более развитой мускулатурой. Он был в бежевых брюках и коричневом блейзере. Майор Патнэм.

Рядом с ним находилась яркая блондинка лет тридцати с хвостиком, ее груди натягивали ткань блузки. Капитан Уэллер.

Наконец, там были еще двое охранников в штатском - один из них впустил его и запер за ним дверь. Охранники уже видели его совсем недавно, перед тем как он спустился в квартиру Бьюкенена, так что на этот раз обошлось без проверки. Они едва кивнули ему и опять сосредоточили все внимание на двери.

Впрочем, полковник, капитан и майор тоже не обратили на него особенного внимания. Бросив в его сторону беглый взгляд, они опять повернулись к нескольким экранам замкнутой телесистемы, которые показывали черно-белые изображения разных частей квартиры Бьюкенена. На длинном столе располагался ряд видеокамер, и все работали, записывая на пленку все, что происходило в каждой комнате этой квартиры. На другом столе работали на запись несколько магнитофонов. Если не считать дивана и двух стульев, отодвинутых к самой стене, то всю обстановку комнаты составляло это электронное оборудование. Неудивительно, что полковник распорядился уменьшить освещение до минимума, когда открыли дверь в коридор, - боялся, как бы кто не рассмотрел здешнюю "начинку".

Тот, кто называл себя Аланом, поставил свой кейс возле коробки с пончиками и дымящейся кофеваркой, стоявшими на стойке, которая отделяла кухню от жилой комнаты. Нигде не было ни одной пепельницы - полковник категорически запрещал курить. Нигде не валялось никаких скомканных салфеток, остатков пищи или использованных пластмассовых стаканчиков - полковник требовал, чтобы контрольная комната содержалась в абсолютной чистоте.

– Что он делал после моего ухода?
– спросил Алан.

Вопрос был обращен к любому, кто потрудился бы ответить (они это делали далеко не всегда). Как единственный штатский среди находившихся в квартире, он не чувствовал себя обязанным обращаться к ним по званию. Более того, ему начинало чертовски надоедать, что эти типы из Особых операций выпячивают свое превосходство по отношению к ЦРУ.