Чужое лицо
Шрифт:
— Бет! — Он раскрыл объятия.
Ее лицо вспыхнуло восторженной улыбкой.
— Вильям! Я тебя еле узнала, ты так изменился! Мы получили твое письмо, какое несчастье… Мы и не ждали тебя так скоро… — Она покраснела. — Но мы очень рады тебя видеть!
Она говорила с напевным нортумберлендским акцентом. Речь ее звучала приятно, но не вызывала в памяти Монка никаких воспоминаний.
— Вильям! — воскликнула Бет. — Заходи, ты же устал с дороги и, наверное, голоден. — Она взяла его за руку и ввела в дом.
Он с облегчением подчинился. Его узнали. На него не обижались за долгое отсутствие и молчание. Теплая встреча избавила его от долгих объяснений. К тому же, он действительно был голоден.
В маленькой чистенькой кухне стоял выскобленный
За едой он поведал сестре все, что знал о несчастном случае, додумывая подробности, чтобы повествование выглядело более правдоподобно. Бет слушала, продолжая хлопотать у плиты, затем нагрела утюг и начала гладить детскую одежду и мужскую воскресную рубашку. Ни разу она не выказала ни удивления, ни недоверия. Возможно, Лондон представлялся ей миром, где живут люди настолько загадочные, что даже не стоит пытаться их понять.
Уже наступили поздние летние сумерки, когда вернулся муж Бет — широкоплечий белокурый мужчина с добрым обветренным лицом и серыми глазами. Он удивился и обрадовался гостю, внезапное вторжение не вызвало у него ни малейшего недовольства.
Никто не лез к Монку с расспросами, даже прибежавшие с улицы дети, и он невольно почувствовал себя чужим. Когда-то он покинул этот мир, и вернуться сюда ему уже было не суждено.
Сменялись дни — то теплые, золотисто-солнечные, то ненастные, штормовые. Монк выходил гулять на берег, ветер трепал ему волосы и бил в лицо. Бурное море путало и завораживало. Беспристрастное и безразличное к чужим страданиям, оно не имело ничего общего с людьми.
Прошла неделя. Силы помаленьку возвращались к Монку. И вот однажды случилась беда. Ненастной ночью, когда за окнами бушевал штормовой ветер, снаружи послышались крики и кто-то забарабанил в дверь.
Роб Баннермен мгновенно проснулся и вскоре появился уже одетый, в морских ботинках и с масляной лампой в руке. Монк ничего не понимал, пока вслед за Бет не припал к окну, за которым светились огни фонарей и мелькали среди дождя людские силуэты. Он инстинктивно обнял сестру за плечи и тут же почувствовал, как ее напряжение передается ему самому. Шепотом, готовым сорваться на плач, Бет молилась.
Роб уже выбежал из дома, не сказав ни слова, лишь прикоснувшись на прощанье к руке жены.
Кораблекрушение. Какое-то судно было выброшено ветром на скалы, и бог знает сколько несчастных боролось сейчас с волнами, цепляясь за разбитую палубу.
Быстро оправившись от потрясения, Бет велела Монку помочь ей. Она принялась собирать одеяла и разводить огонь, чтобы принять тех, кого с божьей помощью удастся спасти.
Ночь выдалась трудная, спасательные лодки с гребцами, связанными друг с другом веревками, непрерывно сновали туда и обратно. Тридцать пять человек удалось доставить на берег, десятеро утонули. Уцелевших развели по нескольким домам селения. Бледные продрогшие люди теснились в маленькой кухне. Бет и Монк разливали горячий суп и всячески пытались их ободрить.
Для спасенных не жалели ничего. Бет доставала из кладовых припасы, даже не думая о том, что ее семья будет есть завтра. Чтобы согреть несчастных, в ход шел каждый сухой лоскут.
В углу сидела женщина, только что потерявшая мужа. Горе ее было столь велико, что она даже не могла плакать. Монк видел, как Бет, чье лицо в минуты искреннего сострадания было прекрасным, отогревала в ладонях ее замерзшие руки и успокаивала — ласково, словно ребенка.
Внезапно Монк ощутил приступ одиночества, он почувствовал себя пришельцем, случайно оказавшимся причастным к чужому горю. Смог бы он, как Роб Баннермен, без колебаний рисковать своей жизнью ради спасения других людей? Хватило бы у него на это мужества и самоотверженности? Было ли в его прошлой жизни хоть что-то, чем он мог бы гордиться?
Монк не знал ответа на эти вопросы…
Однако момент
слабости быстро миновал, да и не время было предаваться сомнениям. Он склонился над дрожащим от страха и холода ребенком, завернул его поплотнее в теплое одеяло и прижал к себе, успокаивая и согревая.К утру все было кончено. Шторм еще не унялся, когда вернулся Роб, слишком усталый, чтобы вымолвить хоть слово. Он просто сбросил мокрую одежду в кухне и ушел спать.
Неделю спустя Монк почувствовал себя вполне выздоровевшим. Беспокоили его только сновидения, ночные кошмары, преследовавшие его после несчастного случая. Он просыпался, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем — и ничего не мог вспомнить. Пора было возвращаться в Лондон. Он нашел в Нортумберленде свое давнее прошлое, не более того. Бет могла рассказать Монку лишь о его детстве. Они не виделись целых восемь лет. В редких письмах он отделывался банальностями, новостями, которые сестра могла бы с таким же успехом почерпнуть из газетных хроник, а о себе не писал почти ничего. Все это не делало Монку чести. То ли он был слишком увлечен своей работой, то ли испытывал нужду в деньгах. Он цеплялся за эти оправдания, однако сумма, найденная им в ящичке бюро на Графтон-стрит, свидетельствовала об ином.
Монк так и не понял, что же он за человек, так и не нашел объяснений своей нелюдимости.
Он попрощался с сестрой и Робом, неловко поблагодарил их за гостеприимство, чем смутил обоих, да и сам смутился. Видимо, свое радушие они считали вполне естественным. Но Монк благодарил их от души, ведь в сущности они приняли в свой дом незнакомца и отнеслись к нему с незаслуженным доверием.
Лондон показался ему огромным, грязным и равнодушным. Покинув вагон на закопченной станции, Монк взял кеб и велел ехать на Графтон-стрит. Поприветствовав миссис Уорли, он поднялся к себе и переоделся, намереваясь сразу же отправиться в полицейский участок, упомянутый Ранкорном в разговоре со служителем. После визита к Бет и Робу он чувствовал себя уверенней, но все же прекрасно сознавал, что перед ним лежит неизвестный ему мир, где каждый шаг сулит неприятные сюрпризы.
Выбравшись из экипажа и расплатившись с кучером, Монк помедлил. Полицейский участок был совершенно ему незнаком. Ни единого воспоминания не шевельнулось в его душе при взгляде на это здание. Наконец он открыл дверь и вошел. Дежурный сержант за столом поднял голову и встал навстречу.
— Добрый день, мистер Монк. — Полицейский был удивлен, но не обрадован. — Вот ведь несчастье-то, а? Но теперь, надеюсь, вам лучше, сэр?
Сержант говорил с опаской в голосе. Монк взглянул на собеседника. Сорокалетний круглолицый мужчина из тех, с кем просто завязать дружбу и кого легко одернуть, оборвать. Кажется, именно последнего дежурный и ждал от Монка.
— Да, благодарю вас. — Имени сержанта Монк, естественно, не знал.
— Вас хотел видеть мистер Ранкорн, сэр. — Похоже, сержант не заметил никаких изменений в поведении сыщика.
— Да, если он у себя…
Сержант отступил, пропуская Монка. Но тот понятия не имел, куда теперь следует идти. Глупейшее положение. Не хватало только вызвать подозрения у дежурного.
— С вами все в порядке, сэр? — встревожился сержант.
— Да… А что, мистер Ранкорн по-прежнему… — Монк окинул взглядом помещение и брякнул наобум: —…в кабинете наверху?
— Да, сэр, как всегда.
— Благодарю вас.
Чувствуя себя последним идиотом, Монк двинулся вверх по лестнице.
Ранкорн обретался в первой комнате по коридору. Монк постучал и вошел. Мрачный кабинет оказался довольно удобным, несмотря на скудность казенной обстановки. На стенах шипели газовые лампы. Сам Ранкорн сидел за большим столом и грыз карандаш.
— А! — воскликнул он с удовлетворением, стоило Монку появиться в дверях. — Готовы взяться за дело, не так ли? Что ж, вовремя. Лучшее лекарство для мужчины — работа. Ну, садитесь, садитесь. Думаю, лучше будет, если вы присядете.